Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона
Шрифт:
– Я в восторге, что вы приехали, м-р Холмс, – сказал полковник. – Инспектор сделал все, что было возможно, но я намереваюсь не оставить ни одного камня на месте, пока не отомщу за бедного Стрэкера и не верну своей лошади.
– Не открылось ли чего-нибудь нового? – спросил Холмс.
– К сожалению, должен сказать, что мы мало подвинулись вперед, – ответил инспектор. – У нас здесь экипаж, и так как вы, наверно, пожелаете засветло осмотреть место происшествия, то мы можем переговорить обо всем во время езды.
Минуту спустя, мы все сидели в покойном ландо и ехали по неровной мостовой оригинального
– Сеть вокруг Фицроя затянута довольно плотно, – заметил он. – Я сам думаю, что он тот, кого мы ищем. Но в то же время, я признаю, что все это чисто внешние улики, которые могут быть опровергнуты какой-нибудь новой подробностью.
– Ну, а как насчет ножа Стрэкера?
– Мы пришли к убеждению, что он ранил себя сам при падении.
– Мой друг, д-р Ватсон, высказал мне дорогой то же предположение. Если это верно, то послужит во вред Симпсону.
– Несомненно. У него нет ни ножа, ни царапины. Улики против него действительно сильные. Исчезновение фаворита имело для него большое значение; его подозревают в отравлении конюха; он, без сомнения, был под дождем; в руках у него была тяжелая палка, а галстук его нашли в руке убитого. Я думаю, что всего этого достаточно, чтобы привести его на скамью подсудимых.
Холмс покачал головой.
– Хороший защитник разобьет в прах все эти обвинения, – сказал он – зачем ему было уводить лошадь из конюшни? Он мог бы искалечить ее и там, если бы хотел. Нашли у него подделанный ключ? Кто продал ему опиум? А главное, как и куда мог он – чужой в этой местности – спрятать лошадь, да еще такую? Что он говорит насчет бумаги, которую он просил служанку передать конюху?
– Он говорит, что это была десятифунтовая бумажка. Одну такую бумажку нашли у него в кошельке. Но все другие высказанные вами затруднение совсем не так страшны, как кажутся. Он вовсе не чужой в этой местности… Он жил в Тэвистоке два раза летом. Опиум он, вероятно, привез из Лондона. Ключ, наверно, забросил после того, как употребил его в дело. Лошадь, может быть, лежит на дне какой-нибудь шахты или заброшенного рудника.
– Что он говорит о галстуке?
– Он признает его своим и уверяет, что потерял его. Но в деле обнаружилось новое обстоятельство, которое может объяснить, почему он увел лошадь.
Холмс насторожил уши.
– Мы нашли следы, указывающие, что шайка цыган останавливалась в понедельник ночью в миле от места, где совершилось убийство. Во вторник они ушли. Если предположить, что между Симпсоном и цыганами существовало соглашение, то не мог ли он, когда его нагнали, вести лошадь к ним, и не находится ли она теперь у них?
– Конечно, это возможно.
– Цыган разыскивают в болоте. Я также осмотрел все конюшни и пристройки в Тэвистоке и на десять миль кругом.
– Кажется, вблизи есть еще скаковая конюшня?
– Да, и это факт, которым не следует пренебрегать. Лошадь этой конюшни, «Десборо»,
– И ничего, что могло бы указывать на то, что Симпсон связан какими либо интересами с конюшней Кэпльтона?
– Ровно ничего.
Холмс откинулся на спинку коляски, и разговор прекратился. Несколько минут спустя, наш экипаж остановился у хорошенькой виллы из красного кирпича, увитой плющем и стоявшей у самой дороги. На некотором расстоянии от нее виднелась длинная постройка, крытая серой черепицей. Во всех других направлениях тянулась извилистая болотистая равнина, вся бронзовая от увядающих папоротников, сливавшаяся в дали с горизонтом и прерываемая только колокольнями Тэвистока да группой построек на заводе – кэпльтонскими конюшнями. Мы все выскочили из коляски, за исключением Холмса. Он продолжал сидеть по прежнему, откинувшись на подушки и устремив глаза на небо, очевидно, весь погруженный в свои мысли. Он сильно вздрогнул, когда я дотронулся до его руки, и вышел из экипажа.
– Извините меня, – проговорил он, обращаясь к полковнику Россу, с удивлением смотревшему на него. – Я грезил наяву.
По блеску его глаз и по сдержанному волнению, я, привыкший к нему, убедился, что он напал на след, хотя никак не мог догадаться, как он мог найти его.
– Может быть, вы желаете сейчас же пойти на место преступления, м-р Холмс? – сказал Грегори.
– Я думаю, лучше остаться здесь и расспросить о некоторых подробностях. Я предполагаю, что Стрэкера принесли сюда?
– Да, он лежит наверху. Осмотр тела назначен на завтра.
– Он и служил у вас несколько лет, полковник?
– И был отличным слугой.
– Предполагаю, что вы осмотрели его карманы, инспектор?
– Все вещи в гостиной. Если желаете, можете взглянуть на них.
– С удовольствием.
Мы все перешли в гостиную и сели вокруг стола, стоявшего посредине комнаты. Инспектор отпер четырехугольный жестяной ящик и выложил перед нами небольшую кучу вещей. Тут была коробка спичек, двухдюймовый огарок сальной свечи, трубка, кожаный мешочек с пол-унцией табаку, серебряные часы с золотой цепочкой, пять золотых соверенов, алюминиевый карандаш, несколько бумаг и ножик с ручкой из слоновой кости, с очень тонким негнущимся лезвием и со штемпелем «Вейсс и К°, Лондон».
– Очень странный нож, – сказал Холмс, взяв его в руки и внимательно оглядев его. – по тому, что я вижу на нем пятна крови, я предполагаю, что это тот самый нож, который нашли в руке покойного. Ватсон, этот нож, наверно, по вашей части.
– Это нож для снятие катарактов, – ответил я.
– Я так и думал. Очень тонкое лезвие, предназначенное для очень тонкой работы. Странно было брать с собою такую вещь, предполагая, что угрожает опасность, тем более, что нож не закрывается.
– На кончик надевался наконечник из пробки, который мы нашли рядом с трупом, – сказал инспектор, – жена Стрэкера говорит, что нож лежал на туалетном столе несколько дней, и что он взял его уходя из комнаты. Это плохое оружие, но, может быть, у него не было лучшего под рукой.