Приключения Шерлока Холмса. Мой друг, убийца (сборник)
Шрифт:
Я поставил свою подпись, и адвокат забрал бумагу с собой. Это необычное происшествие, как вы догадываетесь, произвело на меня очень сильное впечатление. Я долго обдумывал его, прикидывал в уме, что все это могло значить, но безрезультатно. Более того, страх, испытанный мною в тот день, так и не покинул меня, хоть и стал постепенно ослабевать по мере того, как дни шли, а ничто не нарушало нашу обычную жизнь. Однако в дяде произошла перемена. Он стал пить больше прежнего и совсем перестал показываться на людях. Большую часть времени он сидел, запершись в своей комнате, лишь изредка появлялся из нее, когда в пьяном угаре с револьвером в руке выбегал из дома и носился по саду с криками, что никого не боится и что никто не заставит его сидеть взаперти, как овцу в кошаре, ни человек, ни дьявол. Впрочем, когда
Чтобы больше не испытывать вашего терпения, мистер Холмс, я скажу, что во время очередного подобного припадка однажды вечером он снова выбежал из дому, да так и не вернулся. Организовав поиски, мы нашли его в заросшем тиной пруду в дальнем конце сада. Он лежал в воде лицом вниз. Никаких ран или следов насилия на нем не было, а вода была глубиной всего два фута, поэтому суд присяжных, принимая во внимание необычный образ жизни дяди, вынес вердикт – «самоубийство». Я, зная, как его страшила сама мысль о смерти, отказывался верить, что он добровольно решил расстаться с жизнью, но, тем не менее, дело закрыли, и мой отец вступил во владение имением. К нему перешли также примерно четырнадцать тысяч фунтов, которые были на счету дяди в банке.
– Одну минуту, – прервал его рассказ Холмс. – Похоже, ваша история – действительно самое удивительное из того, что мне доводилось слышать. Вы можете точно сказать, когда ваш дядя получил письмо, и назвать дату его предполагаемого самоубийства?
– Письмо пришло десятого марта 1883 года, а умер он через семь недель, в ночь на второе мая.
– Благодарю вас. Прошу, продолжайте.
– Когда отец принял на себя управление своей новой хоршемской собственностью, он по моей просьбе тщательно осмотрел помещение на чердаке, то, которое было всегда закрытым. Там мы нашли медную шкатулку, но все ее содержимое было уничтожено. На внутренней стороне крышки был бумажный ярлык с буквами «К. К. К.» и надписью «Письма, заметки, расписки и журнал» чуть ниже. Мы предположили, что это была опись документов, сожженных полковником Опеншо. Больше ничего интересного в чулане не было, одни разрозненные бумаги и записные книжки времен жизни дяди в Америке. Некоторые из них относились к периоду войны и показывали, что службу он нес исправно и заслужил репутацию отважного солдата. Другие были датированы временем реконструкции {54} южных штатов, в них говорилось большей частью о политике; дядя, судя по всему, очень активно противостоял «мешочникам» {55} , выступавшим от имени северян.
54
…временем реконструкции… – Термин относится к периоду восстановления нормальной экономической и политической жизни после Гражданской войны в США.
55
…«мешочникам»… – «Мешочники» («саквояжники») – презрительное прозвище, которое давали мятежники-южане приезжим северянам, представителям федеральных властей в годы Гражданской войны.
В начале 1884 года отец переехал в Хоршем, и жизнь как будто стала налаживаться. Но в январе 1885 года все изменилось. На четвертый день нового года, когда мы сидели за обеденным столом, я услышал удивленный возглас отца. Он сидел, держа в руке только что открытый конверт, и протягивал мне на вытянутой ладони пять сухих апельсиновых зернышек. Раньше он всегда поднимал меня на смех, когда я вспоминал этот, как он говорил, «вздор» о странном письме, полученном полковником, но, когда то же самое произошло с ним самим, по его лицу было видно, что он очень удивлен и напуган.
«Господи, что это значит, Джон?» – пролепетал он.
У меня похолодело сердце.
«Это К. К. К.», – ответил я.
Отец заглянул в конверт.
«Точно! –
Я подошел к отцу и прочитал, заглядывая ему через плечо: «Положи бумаги на солнечные часы».
«Какие бумаги? Какие часы?» – изумленно спросил отец.
«Солнечные часы у нас есть только в саду, – сказал я. – А бумаги, наверное, те, которые он уничтожил».
«Дьявол! – воскликнул отец, стараясь не терять присутствия духа. – Мы живем в цивилизованной стране. У нас такие глупости не пройдут. Откуда это письмо?»
«Данди» [10] , – прочитал я на почтовом штемпеле.
«Все это не более чем чья-то глупая шутка, – сказал отец. – Я знать ничего не знаю ни про какие солнечные часы или бумаги. Этот вздор нужно выбросить из головы».
«Нужно обратиться в полицию», – предложил я.
«Чтобы надо мной смеялась вся округа? Ни за что».
10
Город в Шотландии.
«Тогда позволь сделать это мне».
«Нет. Я запрещаю. Не хочу поднимать шум из-за подобной ерунды».
Спорить с отцом было бесполезно. Он был очень упрям. Но с той минуты меня не покидали плохие предчувствия.
Через три дня отец поехал навестить своего старого друга, майора Фрибоди, который командует одним из фортов на Портсдаун-Хилл. Я был этому рад: мне казалось, чем дальше он находится от этого дома, тем меньшая опасность ему грозит. Однако выяснилось, что я ошибался. На второй день его отсутствия я получил телеграмму от майора, в которой он просил меня приехать как можно скорее. Отец упал в один из глубоких меловых карьеров, которыми там изрыто все вокруг, и с разбитым черепом лежал без чувств. Я поспешил к нему, но он умер, не приходя в сознание. Судя по всему, он возвращался из Фэрема вечером, места эти были для него незнакомы, меловой карьер огорожен не был, так что присяжные, не долго думая, вынесли вердикт: «Смерть в результате несчастного случая». Я дотошно изучил все обстоятельства его гибели, но не нашел ничего, что могло бы указывать на убийство. Признаков насилия не было, следов я не обнаружил, ничто из его вещей не пропало, никаких чужих людей в округе никто не видел. И все же мне не нужно вам объяснять, какие сомнения меня терзали. Я был почти уверен, что отец стал чьей-то жертвой.
Вот таким печальным образом я вступил в права наследства. Вы спросите, почему я не отказался от дядиного имения? Я отвечу: потому что я считал, что наши беды каким-то образом были связаны с жизнью дяди, и дело тут не в доме, опасность угрожает мне в любом другом месте.
Несчастный отец погиб в январе 1885 года, с тех пор прошло два года и восемь месяцев. Все это время я спокойно жил в Хоршеме и начал уже надеяться, что это проклятие наконец оставило нашу семью, прекратилось на старшем поколении. Но оказалось, что успокоился я слишком рано. Вчера утром все повторилось.
Молодой человек вытащил из кармана жилета измятый конверт и, повернувшись к столу, высыпал из него пять маленьких сухих апельсиновых зерен.
– Вот этот конверт, – продолжил он. – На штемпеле указан Лондон, восточный район. Внутри – те же слова, которые были в конверте, полученном отцом: «К. К. К.», а потом: «Положи бумаги на солнечные часы».
– И что вы сделали? – спросил Холмс.
– Ничего.
– Ничего?
– Скажу вам правду, – молодой человек закрыл лицо худыми бледными руками, – я в отчаянии. Я чувствую себя, как кролик перед удавом. У меня такое чувство, будто я оказался во власти неотвратимого, неумолимого и беспощадного зла, от которого нет спасения, и невозможно предугадать, в какую минуту будет нанесен удар.
Глядя на него, Холмс покачал головой.
– Ну что ж вы так! Нельзя сидеть сложа руки. Вас могут спасти только активные действия. Сейчас не время падать духом.
– Я обращался в полицию.
– И что?
– Они выслушали меня с улыбкой. Я же вижу, инспектор считает, будто все эти послания – розыгрыш, а мои родственники, как и установил суд, погибли случайно, их смерть никак не связана с письмами.
Холмс ударил себя кулаком по колену.
– Невиданная тупость! – воскликнул он.