Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана
Шрифт:
— Не надо свистеть, Россия до революции полмира жратвой заваливала, — громко икнув, неожиданно возразил Дима. — Что, по твоему, это Пушкин с Белинским на полях пахали?
— Не спорю, были и среди российских мужиков трудяги, — смягчился Шура, разливая остаток водки по стаканам. — Но не они составляли, на мой взгляд, основную часть населения страны. Потому-то, кстати, и победила революция в России, что большевики сумели ловко использовать постоянную, естественную ненависть ленивой голытьбы к трудягам, которые жили лучше. Ни в одной другой стране мира, где трудолюбивых, зажиточных людей большинство, этот иезуитский номер никогда не прошел бы. Никогда, Вацман, не прошел бы! Ну, а после революции остатки трудолюбивых крестьян были «раскулачены», перебиты, сгноены в Сибири
Шура умолк, залпом выпил водку и захрустел редиской.
— А вообще, Вацман, мне кажется, что над Россией висят какое-то проклятье небес, — после непродолжительного молчания задумчиво произнес Холмов.
— За какие-то грехи Бог прогневался на эту великую страну. Посмотри на историю России — если не война или иго, так голодомор, тирания, революции, опричнина, крепостное право, репрессии и прочие издевательства над собственным народом. У других стран и народов тоже, конечно, были различные неприятности, но не в таком же количестве и не так долго. Иногда мне даже кажется, Вацман, что это какое-то своеобразное, затянувшееся во времени испытание, нечто вроде очищения, после которого наша страна преобразится и станет самым счастливым и процветающим государством на земле…
— Ты рассуждаешь прямо как Васисуалий Лоханкин в «Золотом теленке», — улыбнулся Дима.
— Может быть, — вздохнул Шура. — Ладно, пошли спать, завтра нам рано вставать. Отправимся со стадом на пастбище, будем за буренками присматривать. Свежий воздух, природа… Эх, и куда только меня моя профессия не забрасывала!
Глава 4. Снова корова сдохла
Для того, чтобы, как выразился Холмов «присоединиться к стаду», друзьям пришлось на следующий день встать ни свет ни заря. Шура, который, как известно, терпеть не мог ранних подъемов, вяло, словно опрысканный дихлофосом таракан, двигался по комнате, то и дело натыкаясь на мебель и что-то раздраженно ворча себе под нос. Однако, после умывания и пробежки по свежему утреннему воздуху в направлении туалет, сонливость сняло как рукой и захватив пакет с заботливо приготовленной еще с вечера хозяйкой нехитрой снедью, Дима и Шура вышли на улицу.
Прохладное деревенское утро было просто восхитительным) Слабый ветерок чуть заметно и шевелил ветки деревьев, на которых уже распустились крохотные зеленые листочки, бутоны ароматно пахнущей сирени, яркие тюльпаны на клумбе у ворот. Взор ласкала буйно разросшаяся, сочная зелень, а слух — доносившееся со всех сторон отчаянное петушиное кукареканье.
— Эх, красота-то какая. Вацман! — воскликнул Холмов, с шумом втянув в себя густой, как сметана, воздух. — Слушай, давай останемся здесь навсегда. Ты устроишься помощником ветеринарами — участковым, женимся на местных барышнях, отстроимся и заживем спокойной, патриархальной жизнью, без этой городской нервотрепки. Ей-Богу, подумай, Вацман! Пару месяцев такого умиротворяющего существования — и ты забудешь о всякой Америке.
Дима хмыкнул и ничего не ответил. Они прошли мимо застрявшего в яме трактора, мотор которого продолжал рокотать на холостых оборотах (из чего следовало, что к нему со вчерашнего вечера никто не подходил) и заторопились к видневшемуся в конце улицы стаду. Нагнали его Дима и Шура уже за околицей села. Отдышавшись, Холмов поставил в известность Филимоныча, что отныне, по распоряжению председателя они будут неотлучно сопровождать колхозное стадо, чтобы установить причину таинственного падежа коров. Равнодушно выслушав Шуру, пастух вяло кивнул — мол, ходите, мне-то что. Что же касается Вовчика, то он вообще не отреагировал на появление Димы и Шуры и продолжал идти с напряженным выражением лица. погруженный в какие-то свои, сложные размышления.
Пастбище находилось сравнительно недалеко от села. Вскоре, свернув с дороги и пройдя опушкой леса, мычавшие от голода бурении резко ускорили ход и помчались, высоко подбрасывая свои толстые задницы. Видимо они почуяли запах молодой травки.
— А это что еще за хреновина такая? — воскликнул вдруг Шура. под-прыгнув от удивления. — Что это? Дима поднял голову и тоже оторопел, увидев в глубине редкой осиновой рощицы, расположенной неподалеку, какое-то огромное, высотой никак не меньше пятиэтажного дома металлическое сооружение, длиной метров этак в пятьдесят, с круглыми оконцами в несколько рядов по периметру. Холмов и Вацман замерли, открыв рты, не в силах понять — откуда и зачем посереди патриархальной русской природы взялась эта фантасмагорическая штуковина.
— Ну чего уставились, парохода, что ли, никогда не видали? — нарушил тишину сонные голос Филимоныча.
— А еще городские…
— Разве это пароход?… — пробормотал Шура. вглядываясь в металлического монстра. — Действительно, Вацман, пароход. Речной пароход. Как же он тут оказался?
— Обыкновенно как, по воде приплыл, — объяснил пастух, сворачивая из газетного обрывка козью ножку. — В прошлом году ранней весной по Дону, он в семидесяти километрах отсюда, перегоняли из ремонта пароход. Вода еще очень высокая была, ну и матросы, значит, ошиблись — на одном из поворотов они вместо того, чтобы плыть дальше по Дону, свернули, значит, на речку Тихая Сосна, она в Дон впадает. Тогда Тихая Сосна сиильно разлилась! Ну, шли, шли они по Сосне, думая, что идут по Дону, и ночью огни Хлебалово за огни бакенов приняли. И со всего хода сюда по залитым водой лугам да полям, пока, значит, в рощице этой не застряли. Покуда очухались, покуда то да се — вода и ушла. Так этот пароход здесь и остался, вытащить его отсюдова нету никакой возможности…
— Ну и ну, — только и произнес сокрушенно Холмов. Они с Димой обошли вокруг начинающего ржаветь судна, которое стояло почти ровно благодаря застрявшему глубоко в земле килю. Было заметно даже невооруженным глазом, что все, что только можно было унести с парохода, вплоть до стекол иллюминаторов и якорей было унесено, очевидно местными аборигенами.
Наконец коровы расположились на обширном лугу и принялись жадно щипать траву. Филимоныч, Вовчик и наши друзья улеглись рядом на пригорке, откуда было хорошо видно все стадо.
— Я, пожалуй, маленько всхрапну, а ты уж сделай милость, понаблюдай за скотиной, — объявил Холмов, подкладывая себе под голову сложенные вместе ладошки. — Ежели увидишь чего-нибудь странное либо подозрительное — буди меня немедленно.
Но ничего странного и подозрительного в этот день не произошло. Коровы мирно паслись себе на лужайке, припекало ласковое весеннее солнышко, в небе медленно проплывали причудливые облака — все было тихо и спокойно. Никто — ни зверь, ни птица, ни человек не потревожил стадо и наблюдающих за ним людей. Лишь в конце дня на вершине пригорка показался Антон Антонович Еропкин. Он возвращался с рыбалки и специально сделал крюк, чтобы пообщаться с Вовчиком. П6здоровавшись, отставной майор плюхнулся на землю рядом с подпаском и тут же завел свою обычную песню про американских империалистов, агрессивность блока НАТО, захватническую колониальную политику Соединенных Штатов и тому подобное. (Он стал было также рассказывать и про происки сионистов и жидомассонов, но заметив, что Дима начал хмуриться, поспешил вернуться обратно к империалистам США). Вовчик как всегда слушал внимательно, не перебивал и лишь изредка вскакивал и убегал, чтобы вернуть назад отошедших далеко от «коллектива» корову или бычка.
Затем отставной майор и подпасок начали шутя бороться. Антон Антонович, который неплохо владел приемами самбо (все-таки он служил в супервойсках — морской пехоте!) несколько раз играючи повалил Вовчика на землю. Это, видимо, несколько разозлило подпаска, так как он неожиданно схватил Еропкина за шиворот, словно кота за загривок и, приподняв над землей, швырнул в сторону. Бросок был столь мощным, что замполит приземлился метров за шесть, перелетев через громко храпевшего Филимоныча (тот уже второй час крепко спал, утомленный плотным обедом с чекушкой самогона, которую пастух выжрал один, втихаря, ни с кем не поделившись).