Приключения техасского натуралиста
Шрифт:
В одном из своих изданий лаборатория антропологии города Санта-Фе (штат Нью-Мексико) воспроизводит цветное изображение головы толсторогого барана, вырезанной на амулете. Очевидно, считалось, что амулет охранял охотника и приносил ему удачу. Судя по материалу и характеру этого амулета, он был изготовлен в XIV–XV веках значительно южнее места его находки, скорее всего в области большой излучины, когда самые южные из оседлых народов юго-запада в XV веке оставили места своего поселения.
Глава
Беркут — парящий орел
Беркут как вид вполне способен сопротивляться истреблению, проявляя удивительную стойкость перед лицом опасности. Сетон Гордон пишет, что в Шотландии уже после поголовного истребления большого ястреба, коршуна и орлана-белохвоста беркут все еще держался, хотя рыночная цена на его яйца доходила до пяти фунтов.
Перечень плейстоценовых птиц, сохранившихся в Калифорнии, свидетельствует, что беркут и в те времена был распространен тут более других птиц.
Тем не менее даже ему трудно выжить в условиях систематического, продолжительного истребления с самолета в таком ограниченном ареале его обитания, как нагорье Дейвиса, Гуадалупские горы и другие небольшие районы, включая расположенные в большой излучине реки Рио-Гранде.
Война, объявленная какому-либо виду, уносит до тысячи птиц в год плюс почти столько же птенцов, причем используется новейшая технология. Начиная с каменной эры оружие войны и оружие охоты неотделимы друг от друга. Люди научились убивать себе подобных в масштабах, угрожающих существованию нашего собственного вида. В перерывах же между войнами мы обращаем развитую технологию убийства и обретенные военные навыки против животных. Соревнование методов ведения войны и способов охоты привело не только к созданию невероятно изобретательного оружия, но и к ожесточению сознания, привыкшего к самым дьявольским способам использования плодов человеческого ума.
Китобойные экспедиции теперь проводятся с тщательностью морских операций против вражеской страны. Оптические приборы, дальнобойное оружие, самолеты, радары, радиосвязь и т. д., сопутствующие человеческой бойне, с легкостью применяются и против живой природы в экономических или спортивных целях. И тем не менее в самом ужасном положении находятся те животные, которых признали вредными. Охотники-спортсмены прекрасно организованы, в том числе на международном уровне; они заинтересованы в сохранении дичи и, как ни парадоксально, активно участвуют в охране животных. Ведь если не прекратить бесконтрольную охоту на кашалота, он будет истреблен в течение ближайших нескольких лет. Коммерческие интересы заставили китодобывающие государства выработать общие правила, которые позволят дать длительную отсрочку его полному истреблению. Так под давлением выгоды пробуждается совесть.
Однако те, кто в одиночку борется за сохранение так называемых вредных животных, слывут просто излишне чувствительными натурами. Администрация национальных парков, ряд добровольных организаций — единственный зародыш сопротивления этому зачастую невежественному, безразборному преследованию животных. Они справедливо считают, что истребление любого вида жизни есть катастрофа, а сама воспитательная роль природы незаменима при формировании личности. Увы, у них слишком мало сил для эффективных действий, для того, чтобы громко выразить свой протест.
До наступления эпохи современной технологии у животных всегда было достаточно времени, чтобы распознать новых врагов и выработать способы защиты. Изменения окружающей среды происходили медленно, животные успевали приспособиться.
Дичь, на которую обычно охотятся, научилась держаться на расстоянии от человека. Она пришла к этому не сразу, в течение веков, помня палку и камень, пращу, бумеранг, лук и копье… Теперь же оружие изготовляют тысячи заводов, и оно в любой момент готово обратиться против «рыб больших и всяких животных… и всякой птицы пернатой», которую, как говорит автор Книги Бытия, сотворил Бог… Только человек об этом почему-то забывает.
Тем не менее иногда наблюдаются поразительные примеры приспосабливаемости. Пятьдесят лет назад многие говорили, что колючую проволоку невозможно будет использовать для ограждения пастбищ конного скота. Лошади, в страхе или резвясь, бросались на нее, ранили горло, грудь, а небольшие раны заражались личинками мух. Я помню время, когда на фермах и ранчо Техаса невозможно было сыскать лошадь, не пораненную колючей проволокой.
С появлением автомобилей гужевое движение пришло в беспорядок. Вежливые автомобилисты при виде встречной упряжки лошадей немедленно съезжали с дороги и выключали мотор. Некоторые даже выходили из машины и помогали кучеру провести вперед испуганных упиравшихся и фыркающих лошадей. Процесс привыкания лошадей к автомобилям стоил многих разбитых экипажей и переломанных шей. Раздавались даже громкие требования издать законы, ограничивающие движение автомобилей. Но за полстолетия лошади научились избегать колючей проволоки. Жеребята редко натыкаются на нее. У вида возник новый рефлекс. Домашний скот не боится больше поездов и машин.
Правда, животные — как дикие, так и домашние, — полагаясь на свою скорость, бегут по железной дороге перед поездом, пока он не задавит их: они не способны постичь связь между локомотивом и двумя роковыми для них рельсами. Понять, что локомотив и автомобиль не могут покинуть свой путь, они не в силах.
Не усвоил этого и американский заяц. Инстинкт заставляет его держаться гладкой, ровной поверхности дороги, на которой в природных условиях он обладает преимуществом скорости перед преследователями. Однако, подвергнувшись нападению с воздуха, американский заяц стремится в укрытие. Однажды я видел, как молодой заяц бросался от укрытия к укрытию, чтобы избежать нападения мексиканского сокола. Один владелец ранчо из Вайоминга говорил мне, что американский заяц, пытаясь скрыться от беркута, с открытого места кидается к изгороди и бежит под нею, пока птица не прекратит преследование.
Почти всеобщее правило: молодняк, испытывающий новую для него опасность, в защите подражает взрослому животному. Конечно, это случается чаще со стадными, чем с одиночными животными, и только тогда, когда новая угроза не вступает в противоречие с основными инстинктами. Например, антилопу невозможно научить прятаться от опасности. Она слишком долго полагалась на зрение и скорость. Главное для нее — возможность видеть врагов, она даже не беспокоится, видят ли они ее. Следовательно, являясь ценной дичью, антилопа не выживет в условиях использования стрелкового оружия с радиусом действия, превышающим дальность ее зрения. Но даже до дальнобойного оружия ненасытное любопытство вилорогой антилопы угрожало ей истреблением. Я слышал байки старых охотников о том, как они лежали на привале, задрав ноги вверх, пока любопытная антилопа не подходила на расстояние ружейного выстрела.