Приключения великого герцога мекленбургского Иоганна III
Шрифт:
– Слушай, а отчего у вас все приехавшие на собор в одном месте собрались?
– А где же им собраться?
– не понял Аникита.
– Ну, не знаю, в имперском рейхстаге к примеру три палаты. В первой курфюрсты, во второй имперские князья, а в третьей города. Все заседают по отдельности, только потом позиции согласуют.
– У нас прежде тоже так было, отдельно патриарх с митрополитами и игуменами, отдельно дума боярская, и отдельно земство. Только Москва разорена, где уж тут отдельно собираться. Вот и сидим все вместе в Успенском соборе.
Тем
– Что скажешь, раб божий Корнилий?
– обратился я к Михальскому.
– Англичанин сей остановился у некоего дворянина Пущина, - отвечал он, устраиваясь на лавке подле печи.
– У него двор в Занеглиньи почти не пострадал.
– А что за дворянин?
– Да так, из тульских боярских детей, - отозвался Аникита хорошо разбиравшийся в хитросплетениях русской знати.
– Не понятно, правда, откуда у него двор на Москве взялся.
– Что еще расскажешь?
– Казаки чего то-то замышляют, шляются кругом толпами и с оружием. Трубецкой им пиры почитай каждый день устраивает. Вот только...
– Что только?
– Да я толком сам не понял, но смеются они над князем Дмитрий Тимофеевичем втихомолку, а он этого и не видит.
– И что сие значит?
– То, что казаки уже решили, кого в цари кричать будут, и это не Трубецкой. А вот кто это, простите, мой герцог, я не ведаю.
– Кстати, а где Анисим?
– Да со мною был, - удивился Вельяминов, - отстал где-то.
– Где, где, - хмыкнул Клим, - к Авдотье, поди, наладился заглянуть, а там кто его разберет, кто кого к тыну прижал да не пускает.
Когда я немного удивленно уставился на Рюмина, присутствующие довольно заржали.
– Ну, а чего, - продолжал он, - Анисим считай вдовый, Дунька тоже. Ты вон к их семейству благоволишь, да дочек ее балуешь.
Тут дверь отворилась, и показался сам стрелецкий сотник. Его приход был встречен новым взрывом хохота, но Анисим не обращая внимания на смеющихся почти подбежал ко мне и торопливо зашептал:
– Герцог-батюшка, казак какой-то тебя спрашивает, сказывает вести важные.
– Что за казак?
– Да кто же его разберет, молодой совсем, а так казак и казак.
– Веди, послушаем что скажет.
В вошедшем в горницу молодом казаке я с удивлением признал Мишку-татарчонка джуру старого казака Лукьяна с которым мы познакомились едва вошли в Москву.
– Здравствуй джура, что расскажешь хорошего?
– обратился я к нему.
– Здрав буди князь, а только я не джура теперь, а казак, - отвечал мне парень с достоинством, не забыв, впрочем, поклониться.
– Ну что же, поздравляю, а теперь сказывай, зачем пожаловал.
– Меня послал дядька Лукьян, - начал казачий посланник, - велел сказать тебе, чтобы ты уходил, ибо не хочет он чтобы тебя убили.
– О как! А за что же меня убивать?
– Казаки недовольны тем, что бояре на Соборе верх взяли и хотят звать иноземца на царство, а потому сегодня ночью пойдут на двор к митрополиту Ионе и потребуют, чтобы он и бояре сказали, кто царем
– А Трубецкого с Пожарским ваши казаки не боятся?
– воскликнул возбужденно Аникита.
– Пока одни казаки пойдут к митрополиту, другие окружат дворы Трубецкого и Пожарского, и никуда их не выпустят, а самый большой отряд тем временем встанет под твоим острогом, князь. Потому дядька Лукьян и послал меня, тебя упредить. Уходи, не сладить тебе с казаками!
– Это все интересно, а кого же казаки хотят видеть на престоле?
– Про то не знаю, князь. Кричали на круге за Михаила Романова и за царевича Ивана Дмитриевича. А на чем порешили, не ведаю, меня дядька Лукьян к тебе послал.
– Понял я тебя казак, кланяйся от меня Лукьяну, да возьми вот в подарок эту саблю польскую и ступай с богом. Только отсюда поезжай не прямо к своим, а кругом, чтобы не понятно было, откуда ты возвращаешься.
– Ишь чего вздумали сукины дети!
– Взорвался руганью Вельяминов, когда казак вышел, зажав подмышкой подарок, - Воренка на трон посадить, а все царство Маринке и Заруцкому отдать! Не бывать тому!
– Угу, ты еще добавь "повинны смерти!", - хмыкнул я в ответ, - а если они Михаила Романова кричать будут?
– Да хоть царицу Савскую пусть кричат! Одно дело если царя всей землей выберут, так пусть хоть и Романова. Но совсем другое, если его воровские казаки на трон посадят. Как не поймешь ты князь, нельзя чтобы воры, да шиши лесные царей выбирали. Мало нам смуты, так еще такая напасть!
– Ладно, я понял. Только вот уже почти ночь на дворе, стало быть, скоро к нам гости пожалуют. Слушайте сюда все, повторять некогда.
Эпилог.
Много пережила Москва за свою жизнь. Помнили ее холмы боярина Кучку и князя Юрия Долгорукого. Татарские погромы и литовские осады. Видела она возвращавшихся с победой ратников Дмитрия Донского и жестоких опричников Ивана Грозного. Пережила смуту и польскую оккупацию. Но такового позора не мог припомнить город, чтобы православного иерарха едва одетого, православные же люди гнали, словно на лобное место, всячески хуля, понося и толкая.
– Иди собачий сын, - кричали хмельные казаки, подгоняя митрополита Иону.
– Иди выкормыш боярский, не гневи сердце!
Тот сначала пытался прикрикнуть на обезумевших донцов, пригрозить заблудшим божьей карой, но не тут то было. Пять сотен озверевших от хмеля и безнаказанности казаков разом смяли и разогнали митрополитовых служек, и погнали святого старца, не дав даже ему и одеться в облачения прилично его сану. Высокий седой старик с непокрытой головой шел среди вооруженных людей, мало чем отличавшихся от разбойников, как на голгофу. Силы начинали оставлять его когда он оказался перед целью их путешествия - Успенским собором кремля. По пути к нему подталкивали одного за другим иных делегатов от земств и городов земли русской, так что к воротам собора подогнали уже небольшую толпу полураздетых и испуганных людей.