Приключения великого герцога мекленбургского Иоганна III
Шрифт:
– А Новгород?
– подал голос кто-то из-за спины боярина Шереметьева.
– Если Карл Филип станет русским царем, то его брату не будет нужды удерживать ни Новгород, ни иные какие земли. Если же не станет, то, скорее всего, вы будете с ним воевать. Что для вас лучше - думайте сами, а я все сказал.
– Мы поняли тебя князь, а ответ дадим завтра, - отозвался Пожарский.
Еще раз поклонившись, я собирался выйти, но в круг неожиданно вышел Аникита Вельяминов. Поклонившись во все стороны он, пользуясь общим замешательством начал говорить.
– Вот что я вам скажу люди! Королевич Карл Филип может и всем хорош быть, а может и не очень. Мы
Выходка Аникиты вызвала некоторое оцепенение среди присутствующих, но затем боярин Салтыков ехидным голосом с места громко заявил:
– Не должон ты Никитка по худости рода раньше других царей выкликивать. Получше тебя есть люди на Москве.
– Зато мне тушинский вор, да Жигимонт польский вотчины не жаловали, - не остался в долгу Вельяминов.
Среди присутствующих немедля поднялся гвалт. Уж очень много претензий друг к другу накопили присутствующие за последние годы. Некоторые от криков уже собирались переходить к делу, засучивая рукава, но Пожарский резко поднялся и, стукнув посохом, потребовал тишины. Пока он успокаивал собравшихся я, покачав головой, вышел из собора слыша как за моей спиной Дмитрий Михайлович говорит писцам ведущим протокол: - "а вы запишите, что Вельяминов сказал".
Едва я вышел меня обступили собравшиеся и стали с надеждой спрашивать, что же решили на соборе.
– Да ничего пока не решили, - пожимал я плечами в ответ, - молятся вот чтобы господь их, значит, вразумил. И вы бы помолились что ли, а то мало ли чего они там нарешают!
Из кремля я отправился домой, так я называл свой острог. На то, что принца Карла Филипа выберут царем, особой надежды у меня не было. Да среди бояр, было немало его сторонников, однако немало и противников. Но вот среди духовенства и простого народа любой иноземец почитался если не чертом, то его близким родственником. Меня, несмотря на все мои заслуги, скорее терпели, чем любили. Другое дело, что у Романовых тоже особых сторонников не наблюдалось. Агитировавший за него Шереметьев особых успехов среди участников собора не добился. Делегаты резонно отвечали ему, что уж коли Михаил хочет стать царем, так пусть прибудет на собор и покажется людям. Показать стеснительного и немного неказистого Мишу собору было разумеется не самой лучшей идеей, так что Шереметьев вертелся как уж на сковородке отговариваясь тем что молодой Романов будучи в тоске по плененному отцу своему пребывает постоянно в молитвах. Все другие претенденты на престол из русских были, по самое не могу, заляпаны сотрудничеством с поляками, самозванцами и семибоярщиной. Конечно делегаты заранее решили что никто никому мстить и карать за былое не будет, но, как говорится, ложечки нашлись, а осадок остался.
Еще одним фактором нестабильности были казаки. Хорошо вооруженные и сплоченные они были реальной силой, которой мало кто мог противостоять. Стрельцы были слишком малочисленны, дворяне и бояре разрозненны, не говоря уж о горожанах и представителях крестьянства. В принципе казаки вполне могли настоять на своем кандидате, но к счастью никак не могли договориться
Бояре, в тщетной надежде что казаки, поиздержавшись, уедут из Москвы пытались, как могли затянуть избрание царя, но такое положение не могло сохраняться долго. Как ни странно, но казачья угроза была на руку мне. После того как к моему регименту присоединились немецкие наемники из гарнизона кремля у меня был самый большой и хорошо организованный отряд среди ополченцев. Так что одно его наличие было изрядным противовесом против казачьей вольницы, а потому проблем со снабжением и уплатой жалования у меня пока не было.
Дома было хорошо, от жарко натопленной печки тянуло теплом. Марьюшка ждала меня играя с кошкой, которую неизвестно где нашла и притащила в дом. Наглая котяра довольно быстро освоилась и отъелась на вольных хлебах и теперь радостно гонялась за заячьим хвостом, привязанным к суровой нитке. Вообще-то девочка со своей названной сестрой Глашей должны были учить грамоту. Для этой цели сначала думали найти дьячка, но большинство претендентов грамотны были чисто условно. С учебными пособиями тоже было не важно, в том смысле, что их вообще не было, учились писать и читать в ту пору по псалтырю. Но если псалтырь был-таки, найден, то с учителями оказалась полная засада, и учить девочек взялся Клим.
– Это ты так грамоту учишь, егоза?
– А мы с Глашей уже все выучили, и она ушла мамке помогать, - заявила мне Машка, забираясь на колени.
– А ты чего же не пошла?
– А я еще маленькая.
– И не поспоришь, - усмехнулся я, - а где дядя Клим?
– По хозяйству ушел, а расскажи сказку!
– Ну, зачем тебе что-то рассказывать, мы и так как в сказке живем, чем дальше, тем страшнее.
От Машки обычно так просто было не отделаться, но раздался стук в дверь и в горницу с поклоном вошел Клим Рюмин.
– Ваше высочество, к вам англичанин просится.
– Какой еще англичанин?
– Да кто же его знает какой, говорит дело у него до герцога, то бишь до вас.
– Ну, раз дело, значит зови. Машенька солнышко пойди поиграйся пока.
Маша нахмурилась, но перечить не стала и послушно вышла. Она вообще была не по годам умной девочкой и отлично знала, когда можно безбоязненно сесть взрослому на шею, а когда лучше проявить кротость и послушание. Через минуту Рюмин привел посетителя и стоя у него за спиной навострил уши.
Вошедший англичанин производил достаточно странное впечатление. Высокий, долговязый и рыжий, как и подобает жителю туманного Альбиона, он был одет хотя и дорого, но совершенно безвкусно. Манеры его тоже не поражал изысканностью, во всяком случае, поклон был совершенно неуклюж. Однако взгляд у него был цепкий и, пожалуй, умный. Окончательно все стало ясно, когда он представился.
– Покорный слуга вашего королевского высочества, баронет Джеймс Барлоу.
– Баронет, какой-то новый титул?