Приключения Веллингфорда. Хижина на холме. Морские львы
Шрифт:
— Этот малый из Гольм-Голя, — сказал командир шхуны, — а виньярдцы воображают, что они лучшие матросы на свете, может быть, потому, что их остров самый далекий в море из всех виденных мною по эту сторону Монтаука.
Скоро шлюпка исчезла. Командир ее был родственник тем, которые были заинтересованы вооружением «Морского Льва» — соперника, и он решился собрать эти сведения, столь важные для виньярдца, потому что в Виньярде не только весьма интересовались островами, изобилующими тюленями, но также и скрытым сокровищем.
Однако у этих хитрых и твердых островитян были данные более определенные, нежели это можно усмотреть из нашего рассказа.
Припомним,
Вдобавок там было еще неоконченное письмо, писанное умершим и адресованное в виде завещания ко всем лицам, носящим фамилию Дагге, которые могли только найтись на Виньярде. Человек, в руки которого попалось это письмо, и называвшийся Дагге, сначала его прочитал, потом тщательно перечитал и положил его в записную карманную книжку, которую имел обыкновение носить с собою. По каким правам это письмо, содержание которого относилось ко многим, сделалось собственностью единственного лица, этого мы не будем рассказывать. Однако это было так, и никто из принявших участие в оснащении «Морского Льва» из Гольм-Голя, не знал о существовании этого документа, исключая его владельца. Он несколько раз его рассматривал, и сведения, там находившиеся, показались ему важными.
Росвель Гарднер не обманулся относительно людей, находившихся на судне. Это были Филипп Газар, первый его офицер, и Тим Грин, второй, также два охотника за тюленями, которых они наняли с большим трудом.
Экипаж Росвеля Гарднера был полон, и он был почти готов к отплытию. Росвелю только оставалось воротиться в порт, получить разрешение на отплытие, немного поговорить со своим хозяином, подольше — с Мариею и отправиться к полюсу, если льды позволят ему идти на юг.
Экипаж «Морского Льва» состоял теперь из шестнадцати лиц, числа, достаточного для предпринятого путешествия. Все люди были американцы, и большая часть их принадлежала старому графству Суффолк. Они почти что все были молоды, деятельны, и от них можно было ожидать самой исправной службы.
Глава VIII
Я люблю тебя, океан, и радостью моей молодости было носиться на твоей груди; ребенком я презирал твои опасности; они были моим наслаждением.
Солнце уже зашло, когда Росвель Гарднер воротился на корабль, простившись с Марией. Мария дала своему возлюбленному Библию и просила его иногда советоваться с нею. Эта книга была принята с таким же уважением, с каким была предложена, и положена им в сундучок, в котором находилось с сотню других книг.
С приближением времени поднятия якоря нервное беспокойство Пратта передалось молодому капитану. Каждую минуту он приходил к Росвелю, чтобы дать какой-нибудь совет и спросить о чем-нибудь. Можно было сказать, что в последнюю минуту старик не имел сил расстаться с кораблем, своей собственностью, или
— Вы не позабудете островов, капитан Гарднер, — говорил старик, — и не подъедете к ним слишком близко. Говорят, что в этих высоких широтах прилив моря бывает ужасен и что моряки садятся на мель прежде, чем узнают, где находятся.
— Да, да, сударь, я припомню это, — отвечал Гарднер. — Я хорошо знаю приливы и отливы и плавал в этих морях. Ну, господин Газар, скоро мы поднимем якорь?
— Мы готовы, сударь, отправиться и ожидаем только приказания.
— Отправимся, сударь, и прощай, Америка, по крайней мере эта часть Америки.
— Подле этих берегов, — прибавил Пратт, не могший решиться оставить корабль, — уверяют, что плавание опасно и что надо смотреть в оба, чтобы избежать опасностей, угрожающих кораблю; поберегите корабль, Гарднер.
— Везде есть опасности для моряка, который спит; но кто смотрит во все глаза, тому нечего бояться.
Едва только шхуна оставила берег, как ее паруса надулись, и она прошла мимо низкой и песчаной полосы земли под небольшим юго-западным ветром и при начале отлива.
Наверное, можно было сказать, что никогда корабль не отправлялся под лучшими предзнаменованиями. Пратт оставался на борту до тех пор, пока Бетинг Джой, который должен был служить ему гребцом, не напомнил ему, что при возвращении придется бороться с ветром и с отливом и что необходимо было все его знание для введения в надлежащее время китоловного бота в Ойстер-Понд. Пратт, так понуждаемый Бетингом Джоем, расстался со своим нежно любимым кораблем, отдавая молодому Гарднеру столько последних приказаний, как будто тот шел на явную смерть. У Росвеля также была к нему просьба, и она относилась к Марии.
— Повторите Марии, господин Пратт, — сказал молодой человек, отводя его в сторону, — что я надеюсь на ее обещание и буду думать о ней под знойным солнцем экватора и посреди льдов Южного полюса.
— Да, да, это так должно быть, — сказал Пратт с какой-то кротостью. — Мне нравится ваше постоянство, Гарднер, и надеюсь, что молодая девушка, наконец, уступит, и вы будете моим драгоценным племянником. Женщин более всего пленяют деньги. Наполните шхуну кожами и жиром и привезите сокровище, и будьте уверены в том, что Мария будет вашей женой, как будто уже сам пастор вас благословил.
Таково было мнение Пратта о своей племяннице и о прочих женщинах. В течение нескольких месяцев он вспоминал об этой речи, как о самой мастерской, а Росвель позабыл ее через полчаса, потому что понимал характер Марии лучше ее дяди.
Теперь «Морской Лев» прервал последнюю связь с землею. На нем не было лоцмана, совершенно ненужного в этих морях; кораблю только надо было как можно ближе держаться к Лонг-Айленду, огибая восточную сторону острова. Скоро пропал из вида Гарднер-Айленд, и затем только одна нравственная связь осталась между смельчаками и их отечеством. Правда, что Коннектикут, потом Род-Айленд были еще видны с одной стороны, и небольшая часть Нью-Йорка с другой, но с увеличением сумерек и эта последняя связь исчезла. Монтаукский маяк в продолжение многих часов был единственным светилом предприимчивых моряков, которые прошли подле него около полуночи и тогда находились уже, действительно, на больших волнах Атлантического океана. Можно было сказать, что в эту минуту корабль в первый раз подымает паруса.