Приключения Вернера Хольта. Возвращение
Шрифт:
— Намерение — нет, но попытка. Попытки он тогда не делал?
— Мне об этом ничего не известно. — Хольт положил на стол свое удостоверение личности. — Мой отец — директор завода и профессор здешнего университета, это на случай, если вы захотите обо мне справиться.
Полицейский вернул удостоверение, даже не заглянув в него.
— А больше вы ничего не хотите добавить?
— По-моему, это все, — ответил Хольт и повернулся к выходу. — Феттер не родился убийцей, сами понимаете! Мы учились в одном классе. Я
6
Вот наконец и каникулы. Хольт не спешил уезжать из города. Летний зной не так давал себя чувствовать в тенистом парке, как в насыщенном пылью, мерцающем воздухе Менкеберга. Хольт составил себе на лето обширную программу занятий. Правда, табель у него для такого короткого времени — с марта — оказался неожиданно благополучным, но оставались пробелы в иностранных языках, была задумана и другая работа на лето; словом, он трудился вовсю.
Однако Церник во время своих посещений все подозрительнее поглядывал на Хольта сквозь толстые стекла очков.
— Все долбите? — спросил он как-то. — Можно подумать, что вы убегаете от своих мыслей.
— Глупости! — отмахнулся Хольт. — Последствия долгого духовного голодания, только и всего!
— Вы трудолюбивы, как пчела, этого у вас не отнимешь! Так значит, последствия духовного голодания? Как бы вам не обкушаться! С долгой голодухи человек тащит в рот что ни придется, а потом помирает от несварения желудка.
— У меня железный желудок, — возразил Хольт. — Я своего рода всеядное животное.
— Тем хуже! — И Церник, как всегда, стал проглядывать книги на столе. — Да… авторы как на подбор! Вильгельм Вундт, Фрейд, Вейнингер! — Он рассердился не на шутку. — Извольте молчать, когда говорю я! Вы глотаете устарелую чепуху этого сумасшедшего самоубийцы и одновременно штудируете Маркса. Стыдитесь!
— Не понимаю, отчего вы так волнуетесь. Вы хотели бы надеть на меня шоры, тогда как мне интересно познакомиться с разными точками зрения.
— Вы прекрасно знаете, что вам нужна ясность, а не туманные домыслы Фрейда и бред Вейнингера!
— Возможно, — пожал плечами Хольт, — но мне больше импонируют слова Гёльдерлина: «Испытай все и избери лучшее».
Это заявление взорвало Церника.
— Так вот что я вам скажу! — крикнул он вне себя, но тут же поправил очки и внезапно успокоился. — Испытать все вы, конечно, не в силах, а разве лишь на выборку, одно или другое. Таким образом, вы отдаетесь на волю случая или, того хуже, — и он сверкнул на Хольта своими водянисто-голубыми глазами, — на волю собственных предубеждений. А не отрыжки ли это вашего буржуазно-нацистского прошлого? — Сказав это, он повернулся и взялся за ручку двери.
— Что же вы сразу убегаете? — остановил его Хольт.
— Никуда я не убегаю, а тем более от вас. Я иду вниз, к вашему отцу. Здесь задохнуться
— Ничего. Что со мной может быть?
— А вы подумайте как следует. Как бы вам опять не угодить в тупик! Выговоритесь, отведите душу. Я помогу вам.
— Я, право, не знаю, чего вы от меня хотите? — не сдавался Хольт.
Однако, оставшись один со своими книгами, которые Церник разбросал по столу, Хольт вынужден был признать, что тот прав: что-то с ним неладно, он и сам чувствовал. Еще недавно он объяснял это переутомлением. Но вот уже и каникулы, он вволю спит и отдыхает, а между тем ничто его не радует. Он на верном пути, он найдет свое место в жизни, вскоре ему откроется доступ в манящее царство разума, возвышающееся над повседневностью, над противоречиями действительности. Но тот, кто ушел от одних и не пристал к другим, кто оказался между жерновами враждебных классов, разве не осужден быть одиноким?
Он не мог говорить об этом с Церником. Да в сущности и ни с кем другим. Кто сам не лишился корней, не утратил все человеческие связи, никогда его не поймет.
И только одну одинокую душу чувствовал он рядом — Блома. В эти душные июльские дни Блом проходил с ним историю математики; отрываясь от книг, он устало поглядывал в окно — не собирается ли живительная гроза?
— Скорей бы наступала ночь. После такого дня вдвойне радуешься темноте. Вам, верно, знакомо это чувство внутреннего разлада?
Да, разлада с миром, разлада с самим собой. И так как Хольт не отвечал, Блом добавил:
— Читайте чаще великую поэму Гёте! В ней черпаем мы утешение. Она примиряет нас с муками тесной земной жизни. Мы все еще слишком молоды, чтобы отказаться от желаний. А вы, милый Вернер, пожалуй, слишком стары, чтобы довольствоваться игрой.
Раз в неделю Хольт встречался с Ангеликой. Обычно они шли гулять в ближний лес, а иногда захаживали в тесное пригородное кино. Хольт избегал показываться с ней на людях.
Да Ангелика на это и не обижалась. Больше всего ее радовало быть с ним наедине. Она не замечала, как уходят каникулы. Всю долгую неделю ждала она обещанного дня. Хольт стал ей небходим, и это его мучило. Ведь ей в сентябре минет только шестнадцать. Она круглая сирота. Бабушка держит ее в строгости. Ее опекун еще с гитлеровских времен, какой-то почтовый чиновник, совершенно ею не интересуется.
Хольт стал единственной опорой Ангелики. С той поры как он это понял и лучше ее узнал, он все чаще осыпал себя упреками: ему не следовало вторгаться в жизнь этой девочки и вовлекать ее в свою душевную сумятицу! Ведь он пробудил в ней целый мир чувств, все ее мысли и грезы отданы ему.