Приключения во дворе
Шрифт:
Миша прислушался: в квартире было тихо. Если бы Анюта пришла, она бы позвонила. У них только один ключ. Второй остался у мамы. Они его так и не забрали из больницы. И всё-таки Мише казалось, что кто-то наблюдает за ним, следит за каждым его движением, может быть, даже угадывает его мысли. У него билось сердце и кровь отхлынула от лица. На цыпочках подошёл он к папиному столу и выдвинул средний ящик. Ящик был заполнен бумагами. Миша сунул руку под бумаги и долго шарил. Портсигара не было. Вдруг он застыл: он ясно услышал звонок. Значит, вернулась Анюта! Он стоял, боясь шевельнуться. Вот сейчас она позвонит ещё раз. Надо придумать, что ей сказать — почему он так долго не открывал? А может быть, ему послышалось? Если она не позвонит
Он стоял в напряжённой позе, сунув руку под бумаги, лежащие в ящике папиного стола, стоял еле дыша, напряжённо прислушиваясь, — звонка не было. Не может же быть, чтобы столько времени Анюта ждала и не позвонила ещё. Он стоял и ждал, и у него уже начала затекать нога от неестественной и неудобной позы, а звонка не было.
— Трус! — громко сказал сам себе Миша. Звук собственного голоса успокоил его. Он глубже просунул руку под бумаги и наконец нащупал портсигар. Он вытащил его и задвинул ящик. Портсигар был тяжёлый, металлический, жёлтого цвета. Миша посмотрел на него и подумал, что, вероятно, пятнадцать рублей дадут. Красивый портсигар, украшенный резьбой! Миша раскрыл его. До сих пор внутри оставалось ещё чуточку табаку.
В том, что об этом портсигаре никто не вспомнит, Миша был совершенно уверен. Год или два назад однажды после обеда отец достал портсигар, раскрыл его и вынул единственную лежавшую в нём папиросу. Миша помнил отчётливо, с каким странным выжидательным выражением лица смотрела на отца мать.
— Всё в порядке, Клава, сказал отец. — Вот эту папироску выкуриваю и больше никогда ни одной. Анюта и Миша, будьте свидетелями, даю честное слово, что больше не выкурю ни одной папиросы. На, Миша, отнеси портсигар и сунь под бумаги в средний ящик стола. Пусть покоится там навечно.
Тогда Миша сам положил его в ящик. Конечно, портсигар никогда не понадобится. Если уж отец дал честное слово — на это можно положиться.
Миша был ещё слишком мал, чтобы помнить историю этого портсигара. А Пётр Васильевич был человек слишком скромный, чтобы рассказать эту историю детям.
Десять лет тому назад совсем молодой геолог Пётр Васильевич Лотышев, пространствовав по тундре несколько месяцев, едва не погибнув от голода, дважды чуть не утонув, тощий как скелет — припасы кончились, а ружьё утонуло при переправе через реку, — обросший бородой, еле держась на ногах от слабости, добрёл до населённого пункта, снарядил гонца на ближайшую радиостанцию с сообщением точных координатов найденного им богатого месторождения редких металлов, свалился и проспал двое суток. Его разбудили срочно вылетевшие из Москвы геологи. Проверка показала, что размеры месторождения даже больше, чем предполагал Лотышев. Он всегда предпочитал сказать меньше, чем больше. Вот тогда-то министр наградил Лотышева золотым портсигаром. Если бы Миша внимательно посмотрел на обратную сторону портсигара, он бы заметил тонко выгравированную надпись: «П. В. Лотышеву от Министерства геологии».
Но до того было Мише, чтобы внимательно рассматривать портсигар: в этот момент Анюта наконец позвонила.
Миша быстро задвинул ящик, сунул портсигар в карман, погасил в кабинете свет и открыл Анюте дверь.
Он стоял перед Анютой, и прямо бросалось в глаза, что с ним случилось что-то нехорошее. Он был бледен, растерян, взволнован. В любой другой день Анюта бы сразу заметила это. А сегодня она не обратила внимания на странный вид брата.
В любой другой день Миша сразу бы заметил, что у Анюты странный вид. У нее были красные, воспалённые глаза, как будто она плакала. И так же, как Миша избегал её взгляда, так и она старалась на Мишу не смотреть.
Миша был так растерян, что даже не спросил сестру, где она была и почему вернулась так поздно. Анюта была так растерянна, что даже не заметила, что Миша её ни о чём не спросил, и сказала, как будто отвечая на его вопрос:
— А я тут ходила
Они прошли в комнату, и Анюта, всё отворачивая лицо от Миши, дала ему поужинать, и ушла на кухню, и долго не возвращалась оттуда, и, когда Миша крикнул ей, что он всё съел, ответила, чтобы он ложился спать. Миша не обратил внимания на то, что Анюта не зажгла на кухне свет и сидит в темноте.
Мише это было на руку. Он запихал портсигар под матрац, торопливо лёг и сразу же притворился спящим. У него не было времени подумать о том, что сестра ведёт себя как-то необычно. Слишком волновали его собственные мысли.
Он не знал, что за Анютой приезжала сестра из больницы и срочно вызвала её к врачу. Он не знал, что врач сказал Анюте:
— Матери стало хуже, операция совершенно необходима, и оперировать мать будут послезавтра.
Тогда Анюта сказала, что она поедет в институт. Надо вызвать отца. Но врач объяснил, что больница уже связалась с институтом и дано распоряжение отца вызвать, но что отец с товарищами бродит где-то по бесконечным просторам Чукотки и его пока не могут найти.
Глава пятнадцатая. Надо бежать
Всё-таки передача, по-видимому, получалась не такая уж скверная.
Сперва ребята, придя в лагерь, с волнением рассказывали о том, что Маша Плюшкина сама убрала свою постель и необходимо оповестить об этом по радио весь район. Кате приходилось с немалым трудом доказывать, что событие это довольно обыкновенное и широкой рекламы не заслуживает. Постепенно ребята начали понимать, что не стоит очень уж хвалить человека, если он делает то, что и должен делать. Всем, конечно, было жалко, что для передачи остаётся мало материала, но Катя утешала ребят и говорила, что, если поискать как следует, наверное найдётся несколько действительно интересных историй.
И правда, неожиданно выяснилось, что Ксения Школьникова, маленькая девочка десяти лет, год назад зазевалась на улице и чуть не попала под троллейбус. В последнюю секунду на неё бросился Петя Кутьков из третьего корпуса и так её толкнул, что она отлетела на тротуар, ушиблась и, ничего не поняв, собиралась задать Кутькову как следует. Оказалось, однако, что Кутьков её вытолкнул из-под троллейбуса, а самого его задело крылом, порвало куртку и так отшвырнуло, что он потом неделю хромал. Раньше об этом никто не слышал. Кутьков молчал, по-видимому, из скромности, а Ксения боялась, что ей попадёт от родителей за неосторожность. Теперь она неуверенно рассказала эту историю, сильно сомневаясь, что её рассказ пригодится для передачи. Все дружно стали её ругать.
— Петька молчал из скромности! — кончали ей. — Он молодец, так и надо, а ты-то хороша — человек, может, жизнью рисковал ради тебя!
Петя Кутьков только сопел и краснел. Было ясно, что рассказать по радио он ничего не сумеет. Решили, что пусть расскажет Ксения.
Та осознала, как было с её стороны гадко молчать, и дала слово как можно ярче и убедительнее всё рассказать перед микрофоном.
Выяснилось также, как Клава Зубкова вошла как-то в троллейбус, твёрдо зная, что у неё в кармане есть деньги, но оказалось, что деньги высыпались через дырку в кармане. Шарила она, шарила по карманам, и все на неё смотрели с подозрением: вот, мол, хитрая девочка, хочет проехать бесплатно. А Вова Орешков из двадцать третьей квартиры, который отлично её знает и даже несколько раз дёргал за косы, сидел прямо напротив, ухмылялся и молчал, как будто видел её первый раз в жизни. Пришлось бы ей, Клаве, вылезать с позором и идти пешком, если бы не нашёлся хороший человек, который подробно её расспросил, опустил за неё четыре копейки, да ещё и успокоил её.