Приключения юнкора Игрека
Шрифт:
Из кабины высунулся усатый водитель и сердито закричал:
—Эй, хозяин! Так нечестно. Сам сказал — работы на полчаса, а сам с пацанами лясы точишь. Я так не могу, мне ехать надо.
—Да погоди ты!— завопил дядя Сидор Щипахин.— Видишь — помочь не хотят... Никакого уважения к старшим. И кто таких воспитывает...
—Кончай, хозяин!— басовито остановил его погонщик КамАЗа.— Ты меня сюда, кажись, не на педсовет позвал. Давай, дядя, дело делай, а то щас пары разведу и укачу. Так мне твой магарыч себе дороже обойдется.
Дядя Сидор Щипахин с тоской оглядел
Лишь когда гора хлама, наполнив кузов, показала наконец свою макушку, дядя Сидор Щипахин успокоился. Уставший и порядком вспотевший, дядя Сидор был бледен. Загнав тележку в подъезд, он взобрался в кабину и водитель запустил мотор.
Бедняга Пирамидон, мирно вертевшийся близ машины, жалобно заскулил и, поджав хвост, стремглав ринулся от зарычавшего хищника и в испуге забился под теннисный стол. Автомобиль, победно помахивая дымом, как хвостом, выкатил со двора и исчез вместе с собственным грозным рыком. Только тут мы дали волю смеху. Побросав ракетки на стол, мы и сами плюхнулись на него, не в силах устоять на ногах от душившего нас веселья.
—Пред... Пред... ставляешь... что сей... сейчас б...будет?— хохотал Борька...— А он... А он им: а к... как же объявление?.. Ой, не могу...
Было ясно, что не пройдет и часа, как злой дядя Сидор Щипахин пригонит громилу КамАЗ со своим грузом обратно. Но прошел час, и веселье наше сменилось удивлением. Дядя Сидор не возвращался. Его не было и до той секунды, оставаться после которой дома означало неминуемое опоздание. Сгорая от неудовлетворенного любопытства, мы поспешили в школу, так и не дождавшись благодетеля киностудии, отправившегося туда с тремя тоннами отборного реквизита...
Насилу дождавшись звонка с последнего урока, мы побежали домой. На балконе дяди Сидора Щипахина горел свет, и мы поняли, что он все-таки вернулся. На скамейке, как обычно, сидели верные ангелы-хранители двора — старушки, цепко ощупывая взглядом каждого, кто проходил мимо них. Их мастерское, отшлифованное годами терпеливой работы над собой умение — мгновенно распознавать не только чужака, но даже настроение и намерения коренного населения, аборигенов дома — вполне могло бы заинтересовать «Аэрофлот», а может быть — и министерство обороны. Я уверен, что для наших скамейковых бабусь самое плевое дело — невооруженным взглядом узреть, что покоится в багажнике подрулившего автомобиля. а что — в голове у суетливо входящего в подъезд незнакомца.
Мы подошли к их наблюдательному посту с удобной спинкой, и я спросил:
—КамАЗ приезжал?
Ответ отличался от ответа в любом справочном бюро лишь тем, что за него не надо было платить.
—Утречком был,— услышали мы.— А как уехал, так больше и не возвертался.
—А дядя Сидор?
У себя отдыхает. Совсем больной вернулся, совсем больно-ой...— запричитали бабуси.—
Больной? — переспросил я. — А откуда вы знаете?
А он будто пьяный пришел — все ноги у него заплетались. И бурчал про себя что-то такое интересное.
— Что бурчал?— продолжал допытываться я у караульных любителей.
—Убили,— говорит он,— меня. Без ножичка зарезали. Ограбили и всего добра лишили...— За сердце он держался. Видно, заболел человек, худо ему. А что случилось — ктой знаеть...
Отойдя в сторону, я предложил Борьке:
—Давай заглянем к нему.
Не пустит,— покачал головой Борька.— Мы же утром грузить отказались.
Пустит!— уверенно сказал я.— Принесем что-нибудь — и пустит.
Сейчас придумаем,— сказал я.— Пошли скорей... Встречаемся у меня в подвале.
Но напрасно я думал, что легко будет в нашем подвале сыскать что-нибудь интересное для такой Жар-птицы как дядя Сидор Щипахин. Переезжая из Катта-Каравана, мы оставили там всю рухлядь.
—Может, у меня посмотрим?— предложил Борька, и мы юркнули в лаз.
Ого! Борька явно не знал, какие сокровища таит их подвал. Тут в беспорядке громоздились старые утюги, грелка, чемоданы и даже трехколесный велосипед, на котором Борька катался, когда еще ходил в детский сад! Этот велосипед, а также утюг без шнура и грелку без пробки мы и прихватили с собой.
Входя в подъезд дяди Сидора, мы заметали, что объявление сорвано, болтались одни лохмотья.
—Вишь, как разделался с ним!— кивнул Борька...
Мы позвонили. Щипахин загремел цепочкой и открыл дверь. Голова его была перевязана мокрым полотенцем, а глаза воспалены. Щипахин болезненно поморщился:
—Чем обязан? Кажись, просил больше ко мне не заходить.
Мы показали велосипед, утюг и грелку.
— Вот — думали, может, вам пригодится,— сказал Борька.— Вещи хорошие.
— Продаете, что ли?— насторожился Щипахин.
Ну что вы! Так принесли. Зачем, думаем, хорошим вещам пропадать.
Ну, тогда проходите!— повеселел дядя Сидор, и мы опустили в щель турникета заранее заготовленные пятаки. Из-за плотно прикрытой двери спальни доносились чьи-то возбужденные голоса.
Там у меня ребята балуют,— сказал дядя Сидор.— Ну-ка, что у вас?— и стал осматривать принесенные нами вещи, а мы получили возможность оглядеться.
Комната, что и говорить, сильно опустела, недосчитывала многих вещей из тех, что видели мы здесь, когда пришли впервые. Было ясно, что КамАЗ не вернулся.
—А где все остальное?— участливо спросил я.
Дядя Сидор Щипахин замахал руками и лицо его болезненно перекосилось.
—Ой, ребята, лучше и не спрашивайте!— вздохнул он.— Такая досада, такой убыток... Тут кто-то объявление повесил, что студия реквизит для фильма ищет. А у меня его — сами знаете сколько. Вот и решил помочь киностудии. Очень я кино уважаю.
Так, значит, утром вы туда повезли... это... реквизит?— невинно спросил Самохвалов.
Туда, туда...— горестно вздохнул Щипахин.— Приезжаю, а они на меня как на полоумного смотрят.