Приключения зеркала
Шрифт:
Гадким занудам Волшебник раздает больные щелчки по задравшемуся вверх носу, от чего причин занудствовать и жаловаться становится только больше; завистникам и сплетникам он ставит хитрые ловушки, где они встречаются с такими же хитрецами, как они сами, – так они ходят по кругу, обманывая друг друга; подлым людям попадаются безжалостные судьи, и их жизнь походит больше на поле боя; благородным и открытым Волшебник дарит свободу творить чудеса и раскрашивать город в яркие краски вместе с ним, ибо сам Волшебник тоже очень благородный и добрый.
Ну а что же попросить мне?
Я задумчиво остановилась
В голове вертелось что-то недосказанное, что-то недоделанное, какой-то маленький пунктик, какая-то малюсенькая черточка, что не давало забыть услышанное ранее.
Мне вдруг вспомнилось, что со мною вот уже тысячу лет никто не знакомился на улице, что никто не складывался штабелями у моих ног. И, подпрыгнув от неожиданности, я чуть не вскрикнула, когда прямо на меня чуть не наехала какая-то черная блестящая иномарка.
Из нее высунулись две бородатые косматые головы, лучезарно улыбаясь мне и желая познакомиться.
Это меня настолько позабавило и рассмешило, что не в силах сдержаться, я прыснула от смеха, а потом и вовсе расхохоталась, судорожно хватаясь за живот. Ребята были в недоумении, да и мне было не очень удобно смеяться в одиночку, поэтому я им честно рассказала предысторию этого безудержного смеха: о своих мучениях на театральном поприще и о подвигах приятельницы в области флирта. В конце концов, мы вместе стали смеяться над удивительнейшим совпадением и жизненными перипетиями, порой сказочным образом сталкивающих разных людей.
Вообще, ребята оказались веселыми, с чувством юмора и очень милыми; на прощание самый косматый и с рыжей бородой галантно поцеловал мне руку и все же выразил робкое желание пригласить на романтическое свидание в самый лучший русский ресторан столицы, где сохранились традиции и блеск любимого мною города.
Что я могла ответить? Я сказала, что уже безумно влюблена …
Глава Первая
Пробуждение
В этой главе сказка еще не совсем похожа на сказку, но порой жизнь нас подталкивает к чуду.
Аделина вышла из школы и уже закружила портфелем в ребяческом радостном порыве, как и все остальные школьники, выпущенные на свободу после душного класса, как вдруг неожиданно вспомнила, что особенной причины для радости не было, так как идти домой означало встретиться с пьяной мачехой, слушать ее оскорбительные слова в ожидании прихода, скорее всего, уже пьяного отца, который вначале бывал добрым, но потом под гнетом всех лживых наговоров ожесточался и тоже впадал в ярость, заканчивающуюся порой не просто угрозами.
А все-таки хотелось кушать.
И тогда Аделина уселась на перила и стала ждать своих подруг из параллельного класса, как это обычно бывало.
В родном классе Аделю не очень-то любили, называли замарашкой и нищенкой. А все от того, что донашивала она одежду своих подруг из параллельного класса или детдомовские одежды, которые таскала ей мачеха, работающая там поломойкой.
Она бы с радостью и не носила всех этих вещей: и из детдома, и от подруг, но, к сожалению, время было такое, особенно осенью и зимой, что выбирать или капризничать не приходилось; мороз так задувал под школьную
К слову сказать, Аделину хоть и называли замарашкой, да напрасно, ибо лицом и фигурой это была самая красивая девочка в выпускном классе на всех трех параллельных курсах А, Б и В; и одежда ее вовсе не была грязная или какая-то неопрятная, ранняя смерть матери научила ее самостоятельно заботиться о себе: готовить, штопать, укладывать на ночь и будить по утрам. Поэтому выглядела Аделя порой даже опрятнее и дисциплинированней многих одноклассниц. Ее можно было бы назвать даже модной по меркам школьных советских правил, запрещающих носить все, кроме коричневых платьев и белых фартуков. Рейтузы, колготки, ботинки, резинки, галстуки, платья и даже нижнее белье доставались девушке от Лены, русской девочки – ее подруги из параллельного класса. Ее мама была очень добрая женщина. Родители баловали дочь, и каждый год папа-военный привозил из командировок обновки, а старые вещи, аккуратно постиранные и поглаженные, тетя Света отдавала Адели; там и штопать-то особенно было нечего.
И так уж распорядилась природа, что даже детдомовские коричневые колющие платья, приносимые мачехой тайком с работы, смотрелись на Аделине намного лучше, чем красивые кружевные фартуки и манжеты на несимпатичной Лене. Хотя это и не мешало Леночке водить шуры-муры с Тимуром из В класса, влюбляться в Игоря из А класса и, вообще, вести себя так, будто она и есть королева красоты.
Адели было не до любви, хотя порой ей на что-то такое намекали девочки, хихикая на переменках. Как только она вспоминала ненавистное лицо мачехи, суровое лицо отца, редкие фотографии мамы, то все мечты сдувало ветром в единую секунду; одна единственная мысль поселялась в ее красивой головке с пушистыми каштановыми волосами, подвязанными синей лентой, – быстрее, как можно быстрее уехать, сбежать из дома!
Далеко, через 2000 км, в далекой русской Москве жила ее тетя, двоюродная сестра мамы, когда-то давно побывавшая в гостях у них дома, как раз накануне смерти мамочки. Адели было всего 4 года, но она точно запомнила ее слова, что, если что-то случиться, девушка может приехать к ней.
Сколько раз порывалась Аделя ехать в далекую Москву, сколько бессонных ночей она провела в холодном подъезде или у чужих людей, соседей, побитая и голодная, в надежде найти то место, где она больше никогда не выслушает незаслуженных насмешек от мачехи и злых одноклассников, где она станет счастливой, где ей тоже захочется мечтать о будущем и влюбляться.
В один из таких тяжелых моментов порывалась Аделя поговорить с тетей Светой, мамой Леночки, целую неделю готовилась к разговору, хотела попросить денег и помощи в покупке билета. Но как только поднимала свои огромные необычного янтарного оттенка глаза с отчаянием и нагрянувшими слезами, не могла попросить, стыдно и страшно становилось до невозможности. Тетя Света волновалась тогда, и девушке приходилось врать, что болит голова.
Вот в таких раздумьях на перилах застали ее: требовательное урчание живота, прогремевший последний звонок и крики детей и подростков, выпущенных на свежий весенний воздух.