Приключения Жихаря
Шрифт:
Хорошо тому, кто умеет всю долгую многоборскую зиму проспать в берлоге, в дупле, в норе под корнями. Неплохо ему! Никакой заботушки о дровах, о припасах, о возможных гостях, а главное – не коснется его зимняя скука, когда со двора выйти невозможно по причине метели, и приходится сидеть в душной натопленной избе с дурной головой и выслушивать в сотый раз надоевшие байки от домочадцев или нечаянных пришлых людей. Издалека–то ведь не придут, новостей не доставят!
Зато весной засоне придется туговато: пробудится голодным и злым, а лягушкам, змеям да ящеркам еще и оттаивать предстоит – дело довольно болезненное.
Лучше всех, конечно, устроились подводные жители. Душновато им подо льдом, понятное дело, зато пребываешь в полусонном виде, когда никто никого почти не ест.
…Для водяного Мутилы всякая весна начиналась одинаково. Когда лед у берегов становился все тоньше, а озеро Гремучий Вир прибывало от многочисленных ручьев, ему снился один и тот же сон: будто бы на берегу стоит на коленях древний старик и зовет хриплым, рыдающим голосом:
– Ихтиандр! Ихтиандр! Сын мой!
Кто такой Ихтиандр, Мутило знать не знал, но крики эти спросонья полагал относящимися к себе. Он вскакивал с лежанки, отбрасывал одеяло, сшитое из драгоценного, по причине редкости, рыбьего меха, выскакивал из подводного своего жилища и устремлялся вверх, к солнцу и небу. При этом он изо всех сил врезался в недотаявший лед, и, если бы не тугие рожки, непременно расколотил бы себе голову. Грязно человскаясь (это ведь только люди чертыхаются, а черти, наоборот, человекаются), он осматривал окрестности своих владений, никакого старика не находил, обиженно взвизгивал и нырял к себе на дно, где со злости пинками пробуждал своих немногочисленных слуг – русалку да утопленника.
Но на этот раз водяной черт решил схитрить: пусть проклятый мнимый старик хоть заорется про своего Ихтиандра – Мутило и пальцем не пошевелит, покуда зеркало озера не освободится ото льда.
– Ихтиандр! Ихтиандр! Где ты там, в печенку, в жабры, в рыбий пузырь тебя!
Дороги просохли, а ты все дрыхнешь! Гостя встречай! – доносилось сверху.
Голос был вовсе не старческий. Мутило вздохнул, выскользнул из–под одеяла, прошлепал плоскими широкими ступнями по холодным половицам, отворил дверь и осторожно вышел.
Озеро действительно очистилось – так, редкие льдинки упорствовали еще, но на них можно было не обращать внимания. Мутило крякнул, присел, оттолкнулся от придонного плотно слежавшегося ила и помчался вверх, яростно помогая себе руками, ногами и даже хвостом.
Да, немного плавало льдин, но водяному и одной хватило, поскольку опять он ударился рогами в кусок замерзшей воды, расколол его и зажмурился от яркого света.
А когда разожмурился, то увидел, что снова нет на берегу никакого старика.
Вместо старика на прогнивших мостках стоял здоровенный детина в алом княжеском плаще и орал:
– Ты бы еще до Купального дня провалялся! Лесной хозяин уже весь в трудах, а у тебя скоро и раки последние расползутся!
От удара в Мутилиной голове окончательно прояснело.
– Жихарь! – воскликнул он. – Княже многоборский! Чего так рано нынче–то? То ли в кости не с кем сыграть?
Водяной быстро достиг мостков и вскарабкался на них.
Князь Жихарь подхватил его, как малое дитя, своими ручищами и поставил себе пред светлые очи.
– Душа горит, – сказал он. – Мочи нет!
– Да, без души–то нашему
Князь не побрезговал с ним облобызаться, распахнул полу плаща и показал водяному здоровенную бутыль. Мутило присвистнул.
– Надо же, как тебя допекло, – сказал он. – С какой радости?
– Невместно князю с подданными горькую пить, – вздохнул Жихарь. – Да и от княгини подальше, а то опять начнет… Веришь ли, всю–то зимушку – ни чарки, ни ковша, ни капельки. Среди ночи, бывало, проснешься – а она заговор нашептывает: «Звезды вы ясные, сойдите в чашу брачную, а в моей чаше вода из заторного студенца. Месяц ты красный, сойди в мою клеть, а в моей клети ни дна, ни покрышки. Солнышко ты привольное, взойди на мой двор, а на моем дворе ни людей, ни зверей. Звезды, уймите супруга моего от вина; месяц, отврати милого от вина; солнышко, усмири ясного от вина. Слово мое крепко!» Видишь, наизусть вызубрил!
– Невыносимо, – сказал Мутило. – Ну, где пировать будем – у меня или прямо тут?
– Боюсь, не полинял бы плащ, – сказал Жихарь. – Пойдем в развалюху, я уж там все приготовил…
И они прошли в дряхлую рыбачью избушку, давным–давно стоящую без двери и с выломанными ставнями. В избе Жихарь успел кое–как подмести и расчистить столешницу. На ней стояли две чарки – серебряная и деревянная, для водяного – поскольку нежить серебра не любит пуще железа. Такая забота умилила Мутилу.
– А где же свита твоя? – спросил он, мостясь на лавку.
– Там, в логу оставил, – сказал Жихарь, доставая из мешка домашние постряпушки. – Сказал им так: мол, опять к печальным этим берегам меня влечет неведомая сила. Тому нечего стыдиться, кому дома не сидится!
С этими словами князь вытащил зубами пробку и разлил зелено вино по чаркам.
– Со свиданьицем! – провозгласили оба враз и выпили. Крупное личико у князя сразу сделалось красное, как всегда бывает у давно не угощавшихся людей, а у водяника наоборот – пуще позеленело.
Воротившиеся из разных теплых краев птицы наперебой рассказывали друг дружке, где были да что видели. Солнце припекало по–летнему. А комарам и мухам было еще рано жить.
– Три года не виделись, – сказал Мутило. – С самой свадьбы твоей…
Да уж, богатырь постарался созвать на свадьбу всех, кто помогал ему в странствиях. Демон Костяные Уши чуть крылья до самых плеч не изработал, пока разносил приглашения. Сам же Мутило прибыл в Столенград весьма торжественно, в расписной телеге, позаимствованной ради такого случая у Речного царя, сидел при этом в новенькой дубовой кадушке, а русалка его стояла на хвосте, размахивала вожжами и громко свистела. В этой же кадушке водяного и восвояси увозили, чуть тепленького…
Сразу же, не откладывая, выпили по второй, заели пирогами.
– Каково княжествовать? – спросил Мутило. – Сладко ли?
Жихарь махнул рукой.
– Знатьё бы – так сроду не пошел. В первую зиму кое–как замирились с кривлянами. Тесть–то мой и особенно теща названая, княгиня Апсурда, разнесли по белу свету, что княжну Карину–де силой приневолили. Хорошо, что уговорил Лю Седьмого перезимовать у меня.
Ой, хитер мудрец, мудер хитрец! Он им и Снегового Змея показывал, и огнями цветными стращал, а слова говорил весьма ласковые да вежливые. Семивражье мы поделили по–соседски.