Прикоснись ко мне
Шрифт:
— Телекинез? В высшей степени полезный навык! — произнес папашка, не скрывая сарказма.
— Еще какой полезный, черт побери! — Голос Алекса стал неожиданно высоким. — Я энергичен и изобретателен и, что главное, как говаривал капитан Джек Воробей, мой компас ориентирован на то, что мне нужно.
— Вот как?
Папаша был вроде заинтригован, хотя, как мне показалось, по лицу его скользнула усмешка.
— Да, именно так, — подтвердил Алекс.
— А как насчет моей дочери? — спросил папашка, переведя взгляд с Алекса на меня.
Тот пожал плечами:
—
— Каковы ваши намерения в ее отношении?
— Послушайте, — отозвался Алекс, — если вы думаете, будто я собираюсь вновь встречаться с вашей дочерью, то уверяю вас — нет. Слишком хлопотно.
В «Деназен» я ехала в машине отца; Алекс ехал за нами на своей.
— Насчет Алекса ты наврала? — спросил папашка.
Не было смысла упираться. Он вел себя довольно спокойно, с тех пор как мы покинули кафе, и, как всегда, по выражению его лица ничего нельзя было понять.
— По правде говоря, Дезни, — начал он, — я тобой горжусь. Похоже, ты подходишь к своей работе с чувством ответственности и тем уровнем зрелости, которые я в тебе и не ожидал обнаружить.
Ни фига себе!
— Я бы порекомендовал тебе как можно скорее начать разработку своего участка. Через несколько дней. Ты должна собрать информацию по всем этим подпольным Шестым как можно скорее. Что-то мне говорит, что получить ее через тебя, а может, и через Алекса, — лучший и самый быстрый способ.
— Алекса? Ты считаешь, мы с ним должны работать в команде?
— А что, будут проблемы?
Ура! Что может быть лучше? Я проглотила улыбку и деланно нахмурилась:
— Если честно, Алекс — далеко не лучшая компания. Не самый желанный для меня тип.
— Вы, как мне кажется, вполне ладите.
— Тебе, конечно, показалось. Я просто пыталась произвести на тебя впечатление — вот какого парня я завербовала. А вообще, если бы не «Деназен», я бы с удовольствием вломила ему так, чтобы содержимое штанов у него вышло через глотку.
Папашка засмеялся. Прямо зашелся от смеха. Никогда раньше не слышала, чтобы он так ржал. И хоть мне было противно, но я попыталась посмеяться с ним за компанию.
Папашка врубил поворотники, и мы въехали на парковку «Деназена».
— Думаю, если это получится, всем будет хорошо.
22
Весь остаток дня они так и не позволили мне увидеться с Алексом. Не виделась я с ним и весь следующий день. Папашка уверял меня, что Алекс в полном порядке и дела с добрыми людьми из «Деназена» у него идут прекрасно.
Я стояла у зеркала и пыталась определиться — зачесать волосы назад или пусть лежат свободно. Брандту нравилось последнее. Он говорил, что это добавляет мне крутизны и вообще классно идет. В конце концов я оставила так, как нравилось Брандту. Ведь это был его день.
Я пригладила юбку, бросила на себя последний взгляд, потом взяла маленький, упакованный в камуфляжного цвета бумагу пакетик, который хранила уже несколько месяцев и, сунув в карман, спустилась на первый этаж.
Путь к церкви оказался и коротким, и долгим одновременно. В машине было холодно и неуютно, поэтому я постаралась поскорее из нее выбраться. Но и слишком торопиться, чтобы прибыть в пункт назначения, мне не хотелось — хоронили-то моего брата и лучшего друга. В церковном приделе, отведенном для прощания, было множество плачущих людей, большинство из которых либо ничего не знали о Брандте, либо знали его очень мало. И вот теперь все они собрались в одном месте. Депрессивное местечко. Не лучшие времена!
Я поинтересовалась у папашки, как дела у Алекса, но единственное, что он мне мог сказать, — что моему приятелю порекомендовали не покидать «Деназен» на время подготовки и что назавтра я смогу с ним встретиться. Я спросила, будет ли Алекс на похоронах, на что папашка ответил отрицательно.
Поэтому я осталась совсем одна, зажатая в первом ряду скамеек рядом с тетей Кэйрн. Та выглядела ужасно — постаревшая сразу лет на десять. Сжав губы в узенькую полоску, она застывшим сухим взглядом уткнулась в гроб красного дерева, который установили прямо перед алтарем. Губы отца Кэпшоу шевелились — я расслышала несколько слов, которые он произнес; говорил он о постигшем нас всех горе, но, по правде говоря, я не очень обращала внимание на то, что он нес.
Моим вниманием завладел папашка, который сидел в первом ряду рядом с дядей Марком. В отличие от своей жены, Марк плакал, не скрывая слез; в поисках поддержки он постоянно хватался за руку брата и что-то бормотал, прося прощения у своего мертвого сына. Смотреть на это было невыносимо, и дважды я едва удержалась, чтобы не вскочить и не заорать: это его вина, а не твоя!
В церкви было полно народу. Друзья и соседи подходили, чтобы выразить свое уважение и соболезнования, а еще больше — чтобы поглазеть на убитых горем родителей. Там были люди, которых, как я знала, Брандт годами не видел — все они, явившись из ниоткуда, прошли перед нами горестной процессией. Парни, с которыми он якобы учился в старших классах, девчонки, которые, как им казалось, были когда-то безумно в него влюблены, люди, которых он едва знал, — все они претендовали на звание его лучших друзей. Все они стояли в углу, громким, отчетливо слышимым шепотом передавая друг другу самые верные сведения о последних минутах Брандта.
— Я говорил с Брандтом накануне, перед тем как это случилось. По его разговору я понял, его что-то страшно беспокоит.
Это — Мэнни Фэллоу, парень, которого Брандт всегда недолюбливал и которого обходил стороной с четвертого класса.
— Он назначил мне свидание на эту пятницу. Мы были так влюблены друг в друга!
А это — Джина Барнс, его бывшая подружка, с которой он не разговаривал уже несколько лет. Влюблены? Брандт рассказал мне месяц назад, какой стервой оказалась Джина. Он бы теперь к ней и на расстояние пушечного выстрела не подошел.