Прикоснись ко мне

Аккардо Джус

— Мы собирались с ним со следующего месяца снимать квартиру, и он уже оплатил свою половину.

Виктора Йенсена, который это говорил, Брандт застукал за тем, что тот пару недель назад пытался украсть наличные из кассы в магазине принадлежностей для зимних видов спорта — они там вместе работали.

Не было сил терпеть эту болтовню. К счастью, сама служба и похороны были исключительно для членов семьи. А так как наша семья состояла только из меня, моего папашки, дяди Марка и тети Кэйрн, в церкви наконец стало безлюдно.

Да,

кстати, моя мама ведь тоже член семьи, но стоит ли принимать в расчет того, о чьем существовании, как предполагается, вы даже не догадываетесь?

Отец Кэпшоу закончил проповедь и благословил покойного. Из-за алтаря вышли шестеро. Я едва удержалась от того, чтобы не вломить им всем сразу и каждому в отдельности, — они все как один были одеты в костюмчики от «Деназена». Ну и ублюдок мой папашка!

Мы гуськом вышли в проход и двинулись вслед за шестеркой, несущей гроб, к катафалку. По пути на парковку я заметила стоявшего в сторонке парня. На нем были простые черные джинсы и коричневая рубашка с пуговицами сверху донизу. Он был в церкви, но стоял поодаль от школьных приятелей Брандта. Притулясь в уголке, он не принимал участия в общем разговоре, и глаза его были печальны. Когда мы проходили мимо, он ничего не сказал и только смотрел, как шестеро из «Деназена» погрузили гроб с телом Брандта в жутковатую черную машину, которая должна была отвезти его к финальной точке жизненного пути.

Когда мы отъезжали на кладбище, я оглянулась. Парень исчез.

* * *

Солнце наконец выглянуло из-за туч, когда отец Кэпшоу затянул свою очередную долгую речь о том, как это страшно — терять кого-то, столь молодого и полного жизни. Он бубнил и бубнил, как много сил и времени Брандт отдавал благотворительности, каким благородным и добрым парнем он был.

Складной металлический стул, на котором я сидела, медленно тонул в размокшей кладбищенской земле. Вокруг моей головы мерила круги здоровая черная муха. Рядом со мной тетя Кэйрн принялась что-то напевать себе под нос.

— Миролюбивая душа Брандта Кросса да пребудет с нами всегда. Мы будем помнить его как благородного человека, у которого всегда наготове было доброе слово для всех, кого он…

Мне захотелось вскочить и выругаться. Или сорвать с ног кроссовки и запустить их в отца Кэпшоу. Я готова была отдать весь мировой запас мятного мороженого с шоколадом, только бы увидеть, как они врежутся в его напыщенную физиономию. У меня бы это неплохо получилось, ну а потом я бы красиво ушла — со скандалом. Но я сказала себе: это день Брандта, и скандала не будет.

Единственное, что я могла себе позволить — это перебить насквозь лживую речь священника, который никак не мог вымучить, кем в действительности был Брандт, своей собственной речью — той, которую Брандт мог бы по достоинству оценить.

— Брандт был для нас всем, с его мягкой,

щедрой душой, — бубнил отец Кэпшоу, — со словами добра, обращенными ко всем нам…

Чтобы не сорвался голос, я сжала кулаки, да так, что ногти впились в мои ладони. Боль помогала мне сфокусироваться на том, что хотела сказать:

— Брандт был болтливой бестолочью, — перебила я отца Кэпшоу, — и он любил свой размалеванный скейт от Тони Хоука больше, чем что-либо на свете. Он ненавидел толпу и любил суши. Брандт верил в права животных, он и жучка не убил за всю свою жизнь. И он ненавидел войну. Он был преданным и упрямым, и ни один из вас не знал его до конца!

Не в силах больше себя контролировать, я сорвалась и, отвернувшись, пошла прочь, оставив их наедине с их дурацкой проповедью и пустыми словесами. И даже не оглянулась.

Далеко я не ушла — только скрылась из виду за большим мраморным склепом. Все мое существо требовало чистого воздуха, а сидеть там с ними значило просто задохнуться и умереть.

— Это было круто! — услышала я голос рядом с собой.

От неожиданности я отпрянула, слегка стукнувшись о гладкий мрамор склепа.

— Прости, — сказал парень, тот самый, из церкви, — я не собирался тебя пугать.

— Я тебя видела на службе. А потом во дворе церкви.

— Понятно.

Больше он ничего не сказал, и я взяла инициативу в свои руки:

— Ты кто?

— Меня зовут Шелти. Я приятель Брандта. Жаль, нам не удалось с тобой встретиться. Брандт все время о тебе рассказывал.

Шелти. Это имя мне ни о чем не говорило, но что-то знакомое было в лице того парня. То ли я сталкивалась с ним в коридорах школы, то ли он мелькал где-нибудь на тусовках, на заднем плане. Он что-то крутил в левой руке. Маленькую круглую черную штучку с красной полоской посередине.

Ощущая, как мной овладевает ужас, я спросила:

— Это…

Не дав мне договорить, парень кивнул. Поглаживая большим пальцем руки когда-то гладкую поверхность, он сказал:

— Колесо с его скейта.

Я протянула руку, чтобы взять колесо, но Шелти не дал.

— Какого черта ты с ним делаешь?! — возмутилась я.

Мгновение поколебавшись, он вздохнул:

— Скейт сломался несколько дней назад. Я его чиню.

— Так зачем ты принес сюда колесо?

Шелти усмехнулся:

— Ты что, Брандта не знаешь? Он же буквально спал со скейтбордом. Я думал, было бы правильно принести кусочек его скейта сюда.

Как же я сама не догадалась! Да, это было правильно, и это было умно. Хорошим же я была другом Брандту, если сама не сообразила так поступить! Глядя на толпу у могилы, я спросила:

— Я тебя там не видела. Как же ты услышал, что я несла?

Он пожал плечами и похлопал себя по виску:

— Убойный слух.

Он вытащил из кармана маленький конверт и протянул его мне: