Прикосновение греха
Шрифт:
— Но ты его пила, — произнес он с укором.
— Я не знала. Я целый день не ела и не пила. Откуда мне было знать?
Она чувствовала себя запятнанной, опозоренной, пристыженной.
— Отлично. Ты не знала, — повторил он с отвращением. — Давай вообразим, что все это был мерзкий сон. Теперь, если ты смоешь с себя его семя, мы прекратим эту дискуссию. Полезай в ванну.
— Как ты смеешь на меня злиться? — Сдвинув брови, Трикси смотрела на него с вызовом во взгляде. — Уж не хочешь ли ты обвинить меня в потворстве?
— Может, ты
Трикси вспыхнула.
— Нечего мне приказывать, я не твоя собственность. Он зло ухмыльнулся.
— Если Хуссейн тебе приказывал, — бархатным тоном произнес он, — почему я не могу?
— Я не собираюсь обсуждать эту тему. — Она выпрямилась, вздернула подбородок. Она прошла слишком большой путь в буквальном и в переносном смысле, чтобы позволить мужчине помыкать собой. Кем бы он ни был. — И не намерена выслушивать от тебя циничные упреки.
Паша покачал головой, отказываясь верить услышанному.
— Невероятно. Сначала удобная потеря памяти, а теперь что? Праведный гнев? — Его голос дрогнул. — Немедленно отправляйся в ванну.
— Раз уж ты меня спас, спасибо, — произнесла она, кипя от гнева, — но я тебе не принадлежу. Я никому не принадлежу.
— Хуссейн Джеритл обладал каждым дюймом вашего тела, леди Гросвенор, — прорычал он. — У тебя, случайно, не образовались мозоли от этого огромного золотого члена, которым он тебя таранил?
— Замолчи! — воскликнула она испуганно, залившись краской стыда при виде картины, возникшей в ее воображении. Сделав глубокий вдох, чтобы взять себя в руки, она заговорила. Голос ее слегка дрожал. — Мне неведомо, что делал или не делал Хуссейн. — Ей потребовалось сделать еще один глубокий вдох, чтобы больше не думать о тех мерзостных вещах, которые могли над ней учинять. — Но я счастлива, что осталась в живых, и весьма сожалею, если задета твоя мужская честь. Я не принимала участия в том, что происходило. Видимо, отключилась. — Костяшки на пальцах, сжимавших у горла простыню, побелели. — Я вообще ничего не помню. И если речь идет о каком-то золотом приспособлении или еще о чем-то, что вызывает твое неудовольствие, то вот что я тебе скажу, — произнесла она, наклонившись вперед и понизив голос до шепота: — Засунь себе свое негодование в одно место. Плевать я на него хотела!
— Но мне не все равно, — простонал Паша.
— Твои проблемы, — отчеканила она ледяным тоном.
— Скорее твои, — буркнул он.
— Ты мне угрожаешь?
— Просто хочу объяснить свои чувства.
— В таком случае позволь мне объяснить, что я чувствую. Можешь пойти и удавиться.
— У меня есть альтернатива, — зло произнес он.
— Надеюсь, меня она не касается.
— Прошу прощения.
Паша аккуратно
— Что ты делаешь? — Трикси гневно уставилась на него. Он вскинул взгляд.
— Убираю бутылки под стул.
— Зачем? — Она подозрительно смотрела на него, готовая в любую минуту ринуться в атаку.
— Люблю порядок. — Паша поднялся. Слабая улыбка на его губах свидетельствовала о том, что он задумал недоброе. — И опять же я не хочу, чтобы ты порезала о стекло ноги. — Он стоял посреди комнаты, все еще в сапогах и в одежде, запятнанной кровью в результате устроенной в шатре Хуссейна резни. Его глаза горели яростью. — Твоя ванна остывает.
— Высокомерный ублюдок. Я не собираюсь мыться. Она предусмотрительно перебралась в дальний угол кровати.
— Я тебе помогу, — сказал он, пропустив мимо ушей ее слова.
— Лучше не приближайся.
— Это всего лишь ванна, а не гильотина.
— Тогда отстань.
— Я бы с радостью, но не могу преодолеть отвращения и трахнуть женщину, если она не смыла с себя следы связи с предыдущим мужчиной.
— А после ванны я стану чистой? — осведомилась она надменно.
— Физически чистой. Давай не будем строить иллюзий.
— Ты лицемер, — выпалила Трикси. — Как будто за тобой нет моральной вины.
— Мы уходим от темы, дорогая, — бархатным тоном произнес он. — Я прошу тебя принять ванну, чтобы потом трахнуть.
— Как романтично. Интересно, многого ли ты добиваешься, когда ведешь себя подобным образом?
— Лучше расскажи, как обольщаешь турецких генералов, — парировал он язвительно и двинулся к ней.
— Не смей ко мне прикасаться.
Трикси не следовало этого говорить после того, что он видел в шатре Хуссейна Джеритла.
— Прикасаться, наверное, не совсем точное слово. Я буду тебя лапать, где захочу и сколько захочу, — прошипел он с угрозой в голосе.
Прижавшись спиной к изголовью, Трикси прикинула расстояние до двери и, как только он приблизился к ней и протянул руку, спрыгнула с кровати. Она почти достигла двери, когда его пальцы клещами впились ей в предплечье.
— Не будь дурой, не пытайся снова сбежать, — вкрадчиво произнес он. — Я просто хочу тебя трахнуть.
— Ты ничем не лучше Хуссейна.
— Хуссейна больше нет. — Он до боли стиснул ее руку. — У Макриянниса в седельной сумке лежит его голова.
— Голова? — Трикси в шоке округлила глаза. Паша навис над ней.
— Выбора не было.
— Боже мой, — прошептала она.
— Если тебе жалко Хуссейна, представь себе, что он умер счастливым — лежа на тебе.
— Ты злой, — с горечью бросила Трикси.
— Я спас тебе жизнь.
Она закрыла глаза. Реальность жестоко вторглась в ее сознание. В свете таких глобальных понятий, как жизнь и смерть, ее придирки и упреки казались смехотворными. Чтобы спасти ее, Паша проник в самое сердце вражеской армии, рискуя собственной головой.