Прикосновение к идолам
Шрифт:
Воспоминания ее были запрещены более пятидесяти лет, но после гласности неоднократно публиковались, поэтому мне нет необходимости рассказывать то, что в них подробно описано. Скажу только, что их объяснение было тяжелым, но перед уходом Полонской Маяковский поцеловал ее, ласково успокоил и пообещал позвонить в пять часов.
Она вышла и сразу услышала выстрел. Она закричала, заметалась по коридору, не в силах заставить себя вернуться. Когда же она вбежала в комнату, там еще стояло облачко дыма от выстрела.
«Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и все силился приподнять голову. Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были
Потом голова упала, и он стал постепенно бледнеть.»
Обе женщины проживут еще долгую жизнь. На протяжении многих лет они встречались, перезванивались, симпатизировали друг другу. «Я всегда очень любила Лилечку и глубоко ее уважала», — написала Полонская, узнав о ее смерти.
Я тоже всегда слышал от ЛЮ только хорошее о Веронике Витольдовне. Однажды она сказала: «Как ужасно поступил Володя по отношению к Норе! Он искалечил ей жизнь, упомянув о ней в предсмертной записке. Ее на следующий день напечатали в газете, все узнали о их романе, и Яншин бросил ее. Уверена, что Володя сделал это не со зла, он хотел обеспечить ее, но объективно — Нора же осталась одна!»
«Когда после смерти Владимира Владимировича, — вспоминала Полонская, — мы разговаривали с ЛЮ, у нее вырвалась такая фраза: «Я никогда не прощу Володе <…> как он при всех и при мне смотрел на вас, старался сидеть подле вас, прикоснуться к вам».
И вот в день похорон Маяковского ЛЮ категорично говорит по телефону потрясенной и растерянной Веронике Витольдовне, что ей не нужно быть на похоронах, ибо любопытство и интерес обывателей к ее персоне могут возбудить ненужные инциденты: «Нора, не отравляйте его родным своим присутствием последние минуты прощания с Володей».
«Для меня эти доводы были убедительны, и я поняла, что не должна быть на похоронах, — писала Полонская. — А 17 или 18 апреля ЛЮ вызвала меня к себе. У нас был очень откровенный разговор, я рассказала ей все о наших отношениях с ВВ, о 14 апреля. Во время моего рассказа она часто повторяла:
— Да, как это похоже на Володю.
Она рассказала мне о своих с ним отношениях, о разрыве, о том, что он стрелялся из-за нее. Потом сказала:
— Я не обвиняю вас, так как сама поступала так же, но на будущее этот ужасный факт с Володей должен показать вам, как чутко и бережно нужно относиться к людям».
Вероника Полонская много лет играла в театре им. Ермоловой После войны не снималась. Ее муж — артист Фивейский — умер, сын и внук эмигрировали в Канаду, и последние свои годы она прожила в Доме ветеранов сцены. Ее не забывали — издавали воспоминания, брали интервью, снимали для телепередач. Умерла она в сентябре 1994 года.
После смерти Маяковского Лиля Юрьевна пригласила мою маму перепечатать его архив. Мама каждый день отправлялась в Гендриков переулок, где поэт жил последние годы, садилась в его кресло, за его стол и печатала на его машинке. Однажды она пришла домой с новостью, поразившей окружающих: оказывается, у Маяковского есть дочь! В архиве сохранились письма, которые ее мать Элли Джонс писала ему, ее фотографии с девочкой, снимки ребенка. Мне тогда было лет семь, меня это абсолютно не трогало, но волнение взрослых запомнилось. Лиля Юрьевна сказала маме, что Маяковский, вернувшись из Америки, говорил ей о романе с Элли Джонс и о том, что у него будет ребенок, и потом — что в Нью-Йорке родилась девочка. В то время своих романов они друг от друга не скрывали.
ЛЮ мне однажды сказала: «Перед войной Асеев в поэме «Маяковский начинается» вдруг написал:
Только ходит слабенькая версийка, Слухов пыль дорожную крутя, Будто где-то, в дальней-дальней Мексике, ОтЯ Колю спросила: С чего вы взяли, что дитя в Мексике? Как оно туда попало? Или это вам понадобилось для рифмы?
Но он, «слухов пыль дорожную крутя», не мог сказать мне ничего путного, кроме невнятной версии, которую потом повторили издатели Профферы, приехав в Москву».
Они были у ЛЮ в семидесятых годах, и сохранилась магнитофонная лента их разговора с нею и моим отцом. Профферы путали Элли Джонс с Элли Вульф, фотографом в Мехико, у которой Маяковский занял доллары и «уехал, так и не отдав денег».
— Такого не могло быть! — жестко сказала Лиля Юрьевна.
И, естественно, в архиве хранится расписка Элли Вульф, где она пишет, что полностью получила долг от Владимира Маяковского. Очередная «свято сбереженная сплетня» свила в один клубок двух Элли, долг, дочь, Мексику, поэму Асеева, издателей Профферов — и распутался он только сегодня. Но об этом — в другом месте этой книги.
Власть, авторитет и влияние Лили Юрьевны, которым всецело подчинялся Маяковский, были так велики, что они распространялись и на его возлюбленных. И во время романа с поэтом и после него. Эльза, Шамардина, Брюханенко, Полонская… Даже Татьяна Яковлева в разгар романа выслушивала от Маяковского, что сказала Лиля по поводу его страданий, ходила с ним покупать ей костюм и консультировала насчет цвета «Рено», который он вез ей в подарок.
Сохранилась записная книжка поэта, с которой он ездил в Берлин и Париж. Лиля Юрьевна еще в Москве записала поручения, которые обычно пишут жены мужьям, когда те едут за границу. И среди инструкций — какого цвета должны быть туфли и какого фасона костюм — обращают внимание записи: «Машина лучше закрытая. Со всеми запасными частями». «Сзади чемодан. Не забудь автоперчатки».
История этого «Рено» такова: в 1927 году Лев Кулешов, знаменитый тогда кинорежиссер, приехал на дачу в Пушкино, где жили Маяковский и Брики. Приехал он на новом «Форде», это был чуть ли не единственный «Форд» в Москве, и все с интересом рассматривали машину. Вечером с ним на «Форде» возвратились в город Маяковский и Лиля.
С этого и началось. Маяковский очень хвалил автомобиль, он вообще восторгался техникой, видя в ней залог будущего прогресса, хотя сам в ней понимал мало и управляться с нею не умел. Ему импонировали механические новинки XX века, и в одном стихотворении он предсказал, что «вечное перо», пишущая машинка и автомобиль станут рабочими инструментами писателя. Интересно, что бы он сказал, узнав про компьютер? Он говорил, что «Пастернак любит молнию в небе, а я в электрическом утюге», образно, конечно, ибо никакая молния в утюге не сверкала — и с того дня идея автомобиля запала, и особенно она запала в душу Лили Юрьевны.
Кулешов заезжал за нею, и они совершали прогулки по городу. В те идиллические времена было интересно просто кататься по Москве, авто были редкостью, процветали извозчики, которые шарахались при виде машины, и ни о каких заторах никто не имел представления.
Автомобиль стал темой разговоров Маяковского и Лили, было решено накопить денег, и Маяковский обещал подарить Лиле машину. Она стала учиться вождению, успешно сдала экзамен и получила права. Это было легче, чем купить авто, ибо денег было немного, копить было не в их характерах и приходилось рассчитывать лишь на гонорары за границей. Самым дешевым был «Рено». Лиля очень загорелась, она любила все новое, модное, передовое и удобное, она представляла себя за рулем. «Это будет очень современно», — записала она в дневнике. А Маяковский очень хотел ее порадовать, он всегда стремился выполнить любое ее желание, любой каприз — тем более теперь, когда любовь ее к нему охладевала.