Прикосновение смерти
Шрифт:
— Суд требует, чтобы вы отвечали на вопросы, касающиеся предмета разбирательства, — процедил он.
— Вы спросили меня, учинял ли я прежде беспорядки. Я ответил, что нет, что я не считаю свои выступления беспорядками. Ответил я на ваш вопрос или нет?
Секретарь повернулся, слегка приподнявшись, чтобы переговорить с судьей. Августу Марри все это надоело, и он решил вывести из себя и судью, и секретаря.
— Прошу внимания, ваша честь, — произнес он с расстановкой.
Но судья не взглянул на него.
— Ваша честь…
— Подождите,
— Ваша честь, я всего лишь хотел сказать, что у меня закралось сомнение в вашей профессиональной пригодности. Мы сейчас присутствуем, если угодно, на особом слушании, а вы отлучены от церкви, ваша честь. Кроме того, вы развелись с женой и, если я не ошибаюсь, снова вступили в брак. Ведь мы говорим здесь о духовных ценностях, не правда ли?
— В данный момент мы говорим о вашем неуважении к суду, — нашелся судья.
— Ваша честь, я считаю, что судейство отлученного от католической церкви мирянина может пагубно отразиться на рассмотрении именно моего права защищать именно мою церковь и ее священные традиции, которые не в состоянии оценить тот, кто вне церкви.
Марри выдержал паузу, давая судье возможность сказать что-либо в свое оправдание.
— Я проявлял терпение по отношению к вам. Я предупреждал вас…
Ага! Он, видите ли, предупреждал…
— Ваша честь, я считаю, что вы дисквалифицируете себя тем, что с предубеждением относитесь к этому судебному процессу. Ваше назначение было ошибочным.
— Мистер Марри. — Голос судьи срывался, он с трудом себя сдерживал. — На этом судебном заседании слушается дело по обвинению вас в словесном оскорблении и угрозе физическим насилием. И больше не открывайте рот, пока я вам не разрешу. Понятно?
— Я хочу, чтобы это было внесено в протокол, ваша честь, — усмехнулся Марри. — То, что вы сейчас заявили в субъективной и эмоциональной манере, под влиянием приступа гнева…
— Вы не повинуетесь суду! — прервал его судья, поднимаясь со своего кожаного, с высокой спинкой кресла. — И будете возвращены под стражу судебного пристава!
— Я требую суда присяжных, — заявил Марри. — Бог мне поможет на другом суде. Это мое право, и я знаю об этом.
Август Марри расцепил за спиной руки и прижал их к бокам.
Судья вдруг вскинул голову, а полицейский сержант вскочил, хватаясь за револьвер в кобуре.
— Собираетесь стрелять в них? — усмехнулся Марри.
Двадцать членов Общества Святого Духа стояли молча во весь рост, развернув баннеры, где было написано красным по белому: «Долой поругание!»
— Ну, вперед! — кивнул Марри полицейскому сержанту. — Стреляйте в них!
6
Пожилая седоволосая женщина в желтой безрукавке принесла Линн завтрак в семь тридцать утра.
— Как ваши дела? — спросила она. — Меня зовут Эдит, я как бы ваша старшая сестра.
— Старшая сестра? — Линн вскинула брови.
— Все дело в том, дорогая, что я являюсь членом Общественной организации по оказанию помощи
— Я разве в центре? — спросила Линн, озираясь.
— Вы что же, не помните, как попали сюда?
Линн сидела на односпальной кровати, полагая как раз, что попала именно в сиротский приют, а не в больницу. В своем воображении она представляла белые стены, но здесь стены были бледно-зелеными и нуждались в покраске. Две свободные кровати в комнате были заправлены и накрыты выцветшими покрывалами. Зарешеченное окошко придавало комнате и вовсе унылый вид.
— Через пару дней, когда ваш организм очистится от алкоголя, вас переведут в четырехместную палату, — сказала Эдит, перехватив ее взгляд. — Я вам тут все покажу, принесу все, что вам нужно. Но я не вижу нигде вашего чемодана…
— Стало быть, я в центре, — произнесла Линн в раздумье, стараясь произносить слова невнятно.
Голова у нее была вполне ясной, хотя в висках стучало и ее немного подташнивало. Один раз в жизни, много лет назад, она испытала похмелье и после этого не употребляла спиртного в течение нескольких месяцев.
— Понимаете, мы сидели в баре с моим другом, выпивали, конечно, и разговаривали о том, как мне избавиться от этой пагубной привычки, — продолжила она.
Линн не накрасила ресницы, не подрумянила щеки — лишь мазнула ярко-красной помадой по губам. Билл Хилл сказал, что яркие губы подчеркнут ее бледный вид, когда они уходили из квартиры примерно в три часа ночи, оставив в ней несколько пустых бутылок «Спуманте». Хихикая, она сказала ему, что следует заявиться в центр голехонькой, чтобы оживить это место. Прощаясь, он сказал ей:
— Постарайся, чтобы тебя стошнило.
— Ваш друг сделал для вас доброе дело, — вздохнула Эдит. — Вы выглядите сейчас не так уж плохо — только глаза немного припухшие.
Врач спросил ее, давно ли она пьет. Линн ответила, что около десяти лет. Потом добавила, что выпивает примерно четыре литра вина в день и носит с собой в сумочке фляжку с водкой, на всякий случай. На врача, похоже, ее слова не произвели никакого впечатления.
Медсестра, которая брала у нее кровь на анализ, спросила, регулярно ли она питается.
— Как придется! — Линн повела плечами.
Медсестра заметила, что в общем-то она выглядит неплохо.
Оказывается, неплохо… Еще бы! По сравнению с другими женщинами, находящимися здесь на излечении, с их бледными, с кровоподтеками лицами, с кругами под глазами и сальными волосами, она выглядит просто королевой.
Красивая консультант-нарколог, сидя за своим столом и не вынимая сигареты изо рта — к концу дня Линн пришла к выводу, что здесь многие выкуривают по две пачки в день, — спросила, помнит ли она о том, как сюда попала. Линн пробормотала что-то невнятное в ответ.