Прикосновение теней
Шрифт:
— Ты знаешь, что меня интересует. Я не считаю нужным притворяться. Мы то, что мы есть, ты и я.
Ему нравится, что я отношу нас к одной категории. Я вижу это в его глазах.
— И кто же мы, МакКайла? Чтомы такое?
Дэррок поворачивается по сторонам и отдает резкую команду на незнакомом языке. Один из Невидимых Принцев появляется, слушает, кивает и исчезает.
— Те, кто выживает. Те, кто не потерпит чужой власти, поскольку сам рожден править.
Дэррок вглядывается в мое лицо.
Ты действительно в это веришь?
Улица остывает,
Огромный сатанинский дракон складывает массивные крылья и прижимает их к телу. Он тяжело падает на улицу, едва вписываясь между домами.
Он огромен.
В отличие от мелкого Охотника, которого Бэрронс смог подчинить своей воле и «погасить» в ту ночь, когда мы летали над Дублином, этот был стопроцентным Королевским Охотником. Я чувствовала его невероятную древность. Он был старше всего, что я видела или чуяла в ночном небе. Адский холод, отчаяние и пустота, которые он излучал, были единым целым. Но это не угнетало и не вызывало чувства собственной ничтожности. Я чувствовала себя... свободной.
Охотник осторожно мысленно «тычется» в меня. Я чувствую сдержанность. Он не обладает силой. Он и есть сила.
С помощью своего темного озера я «пробую» его.
Охотник удивленно выдыхает.
Я снова смотрю на Дэррока.
«Ши-видящая?»— говорит Охотник.
Я игнорирую его вопрос.
«ШИ-ВИДЯЩАЯ?»Охотник врезается в мое сознание с силой, которая взрывается болью в моем черепе.
Я поворачиваю голову.
— Что? — рычу я.
Огромный темный силуэт подбирается в тени. Опустив голову, Охотник касается подбородком мостовой. И переминается с одной когтистой лапы на другую, массивным хвостом сметая с улицы мусорные баки, которые давно стали бесполезными, и пергаментные останки людей. Яркие глаза Охотника смотрят прямо на меня.
Я чувствую, как он очень осторожно давит на мое сознание. В легендах Фейри говорится, что Охотники либо не Фейри, либо не до конца Фейри. Понятия не имею, что они такое, но мне не нравится чувствовать его у себя в голове.
Миг спустя он говорит: «Аххх» —и садится на задние лапы. «Вот ты где».
Я не знаю, что это значит. Я пожимаю плечами. Он выбрался из моей головы, это главное, и я поворачиваюсь к Дэрроку, который возобновляет наш разговор:
— Ты действительно веришь в то, что сказала о рожденных править?
— Я хоть раз спросила тебя, где мои родители? — отвечаю я вопросом, который горит в моем сердце, опаляет душу.
Мне больно даже думать об этом, но сейчас я в состоянии «все или ничего». Если я смогу сегодня заполучить то, что мне нужно, меня здесь не будет. Моя боль и страдания закончатся. Я перестану себя ненавидеть. Утром я снова смогу поговорить с Алиной и коснуться Бэрронса.
Взгляд Дэррока становится острым.
—
Теперь я понимаю, по какой причине Бэрронс всегда настаивал на том, чтобы я прекратила задавать вопросы и судила только по поступкам. Солгать ведь так легко. А еще хуже то, что мы цепляемся за эту ложь. Мы умоляем об иллюзии, лишь бы не видеть правды и не чувствовать себя одинокими.
Я помню, когда мне было семнадцать и я была по уши влюблена в обалденного Рода МакКуина, я спросила его на выпускном: «Кэти ведьпоказалось, что ты целуешься с Бренди у туалета, так ведь, Род?»И когда он сказал: «Конечно»,— я поверила ему, несмотря на полоску помады на его подбородке, слишком красной, чтобы быть моей, и на то, как Бренди поглядывала на нас через плечо своего спутника. Прошло две недели, и никто не удивился, когда Род стал встречаться с ней, а не со мной.
Я смотрю в лицо Дэррока и вижу в его глазах то, что поднимает мне настроение. Он не шутит, когда говорит, что сделает меня своей королевой. Он действительнохочет меня. Не знаю почему, возможно, ему запомнилась Алина, а я лучший вариант замены. Возможно, потому что они с Алиной обнаружили, кем становятся вместе, на что способны, а совместное самопознание создает крепкую связь. Возможно, благодаря моему странному черному озеру, или что там еще делает меня привлекательной игрушкой для «Синсар Дабх».
Возможно, потому что Дэррок отчасти человек, а значит, ему не хватает тех же иллюзий, что и нам.
Бэрронс был пуристом. Теперь я его понимаю. Слова оченьопасны.
Я говорю:
— Ситуация меняется. Я адаптируюсь. Я отрезаю то, что бесполезно при смене обстоятельств. — Я протягиваю руку и глажу лицо Дэррока, провожу указательным пальцем по его идеальным губам, по шраму. — И часто оказывается, что обстоятельства не ухудшились, как я думала сначала, а улучшились. Я не знаю, почему столько раз тебе отказывала. Мне понятно, почему тебя хотела моя сестра. — Я говорю это так просто, что в моем голосе звенит правда. Даже меня удивляет искренность моего тона. — Я думаю, что ты долженстать королем, Дэррок, и, если ты хочешь меня, я почту за честь стать твоей королевой.
Он втягивает воздух, медные глаза мерцают. Дэррок запускает пальцы мне в волосы, играет шелковистыми локонами.
— Докажи, что не лжешь, МакКайла, и я ни в чем тебе не откажу. Никогда.
Он тянется губами к моим губам.
Я закрываю глаза. Приоткрываю рот.
И в этот момент он убивает Дэррока.
13
Я сменила несколько установок с того дня, как мой самолет приземлился в Ирландии и я начала охоту на убийцу Алины, — и перемены были радикальными, как я тогда думала, — но в этот раз произошло нечто из ряда вон выходящее.