Прикосновения
Шрифт:
Следующий клиент-мертвец напряг значительно больше – это была немолодая дама, родственники которой пожелали её абсолютного преображения. Дама была некогда известной актрисой, давно не демонстрировавшая на публике своё стремительное увядание, но публика запомнила её той, молодой и очаровывающей. Актрисе требовался густой грим, а вместе с тем полысевшим векам недоставало накладных ресниц. Юля зашла с затылка, удерживая ресничный ряд пинцетом, мысленно прицелилась. Веки давно где-то утонули, возможно, с открытыми глазами было бы за что ухватиться, но не теперь…
Визажист разрезала специальный
Ольга Николаевна с самого начала была отпущена для занятий своими делами, потому что Юля осмелела, ей не хотелось напрягать другой персонал, но, как оказалось, она переоценила свои возможности. Девушка кинулась искать туалет – нашла по коридору, влетела в него, подбежала к унитазу, и её сразу вырвало. На звуки отреагировала Ольга Николаевна.
Нависшая над раковиной Юля сделала знак рукой, что не стоит беспокоиться, сейчас она отойдёт. Визажист уставилась на себя в зеркало – на неё смотрели глаза живого человека, ясные и блестящие от влаги в отличии от тех, варёных, нет, скорее замороженных во льду.
– Давайте сделаем перерыв, Юлечка? Я заварю нам чай, мы с вами попьём, поболтаем, а затем вместе сосредоточимся на работе, взглянем на ситуацию по-новому… – Та только кивала. Возвращаться к телу она не была готова. Вдобавок ей требовалась перезагрузка, чтобы определиться – стоит ли вообще возвращаться.
Кабинет Ольги Николаевны наполнился ароматом сложного чая, который она составляла сама – в его аромате улавливались запахи чёрной смородины, пряных трав и возможно цветов. На столе лежала вскрытая коробка шоколадных конфет – Юля их обожала, любые, с начинкой, без…
– Поработав здесь начинаешь относиться к смерти иначе… – произнесла хозяйка кабинета, разливая по кружкам чай. Похоже, она была кем-то вроде администратора в этой ритуальной конторе: достойно держала себя, относилась к сорту людей, ничем невозмутимым, видавшим всякое, которых не прошибёшь.
– Иначе – это как? – Юля присела на предложенное место.
– С абсолютным спокойствием. У меня слово «покойник» не вызывает пугающих эмоций. Заметь, в словах общий корень: спокойствие – покойник.
Интересно, всегда ли она была такой невозмутимой, подумала девушка, или первое время пугалась так же?
– …Не вызывают никаких эмоций такие слова, как «гроб», «похороны», «могила», «венки», – продолжала администратор. – Всё это обычные будни, и смерть есть неотъемлемая часть нашего бытия. Если бы у меня были способности к этому… вашему… наложению грима, рисованию по лицу, я бы сейчас сама раскрашивала ту актрису. Причём, с удовольствием. – Юля вылупила на неё глаза. – Но я даже бровь ровно не нарисую… Взгляни на меня! – Она незаметно перешла на «ты», выставив лицо, которое в данный момент казалось смешным. – Ну как я нарисовала? Правда, криво?
Обеих её слова рассмешили.
– Ольга Николаевна, хотите, когда я закончу с актрисой, сделаю вам визаж?
Ритуальный администратор даже виду не подала, насколько была рада, что стилист проявила готовность вернуться к работе, значит, похороны не сорвутся. Она вела себя непринуждённо, будто всё идёт своим чередом – сосредоточилась на теме о своих забавно подведённых бровях и о прозвучавшем предложении её накрасить.
– Даже не верится, что мои кривые брови можно сделать человеческими. – Ольга Николаевна продолжала изучать себя в зеркале, крутя головой и так, и эдак. – А знаешь что?! За это надо выпить! У меня есть прекрасная вишнёвая наливка. Жахнем по рюмочке?
Не дожидаясь ответа, она открыла створку офисного шкафа, достала фигурную бутылку из-под вермута, в которой болталась жидкость тёмно-рубинового цвета. Тремя пальцами она захватила за ножки две рюмки, перевернула их, изящно, как фокусник, поднесла и снова вернула им прежнее положение, выставляя на стол.
Наливка была умопомрачительно ароматна, женщины выпили дважды, разбавив послевкусие яблоком – единственным, что имелось помимо конфет, после чего настроение у обеих утвердилось окончательно. Продолжая любезничать, они направились к гробу актрисы. Ольга Николаевна настолько разрядила обстановку, что лицо покойной с приоткрытыми глазами стало обсуждаться в режиме искусства.
– Как-то в молодые годы мне посчастливилось попасть на её спектакль, – рассказывала она, по-светски жестикулируя. – Это был Гоголь, «Вий». Тогда ей нанесли неузнаваемый грим… Кто бы мог подумать, что он будет точно таким же, какое у неё сейчас настоящее лицо! Она играла роль старой ведьмы, то есть, получается, себя саму в будущем.
Юля снова взглянула на покойную, только теперь прицеленным взглядом, дающим оценку с точки зрения гримёра, попыталась представить её на сцене в данном образе.
– …И она же в роли молодой панночки, – продолжала Ольга Николаевна. – Так же в гробу лежала невозмутимо. Я сидела во втором ряду и мне показалось, что она действительно не дышит. Так на чём ты тут остановилась? На ресницах? Давай, клей! А я покараулю, чтобы тебе не мешали…
– Кто?
– Твои главные враги: навязчивые мысли, разыгравшееся воображение и крепко засевшее в сознании человека мнение, будто трупы могут оживать! Ерунда это всё! Сколько лет тут работаю, ни один умерший не прогулялся по нашему коридору…
– Я не из-за этого, мне стало плохо от запаха, – начала оправдываться Юля, стыдясь своего испуга.
– А-а… Так в чём проблема? – Администратор направилась в глубину зала и так же, как фокусник, достала откуда-то баллон освежителя, стала обрызгивать помещение вокруг гроба. – Ну как? Лучше?
Юля с лёгкой улыбкой, которую теперь постоянно вызывала в ней Ольга Николаевна, утвердительно кивнула и стала приклеивать ресничный ряд.
– Клей сильнее, чтоб ветром не сдуло! Завтра ветер обещали, с порывами.