Прикрой, атакую! В атаке — «Меч»
Шрифт:
— Другого ответа я и не ждал, — сказал командир, — но я обязан был предложить, потому что пришла разнарядка.
Больше недели прошло после того разговора, а все никак не могу успокоиться. Неужели я так устал, что даже Подгорный заметил? Да нет, не устал, просто немного расклеился. Жалко Черненко! А еще потому, что мало летаем. Нет погоды. А летчик, если он летает от случая к случаю, расслабляется, расхолаживается. Полет летчику нужен как воздух, он бодрит человека, мобилизует его, прибавляет энергии.
Развеяться
Звонит телефон: Рубцов просит прийти в штаб подписать документы. Иду. Две недели назад по дороге было невозможно пройти, все было разбито автомашинами, танками. Теперь все ровно, все засыпано снегом.
Подписал документы, сижу. Заходит командир авиационно-технического батальона, человек, который нас кормит, поит и одевает, снабжает бензином и боеприпасами, готовит для наших машин стоянки… Вошел, пожимает мне руку.
— Привет, командир!
— Здорово, Ленька.
Капитан Иванов чудесный парень — заботливый, умный, душевный. Мы подошли друг другу с первого взгляда, дружим с первого дня, как только здесь приземлились.
— Скучаешь?.. Переживаешь… — говорит Ленька. — Полетов нет, так и делать нечего?
— Будешь скучать, — отвечаю, — хороший комбат раздобыл бы ружьишко, организовал бы охоту. Но ведь это хороший…
— Есть ружьишко, — улыбается Ленька, — только патронов маловато: три штуки.
— Ничего, — говорю, — для хорошего охотника и этого хватит. Давай, если не пошутил.
— Сейчас привезут, — говорит командир батальона и берет телефонную трубку.
Проходит десять минут, и ружье у меня в руках.
— Походи, горе-охотник, подыши свежим воздухом, — благожелательно улыбается Ленька, — убей время и ноги.
Не спеша иду по летному полю. А куда торопиться, в теплом комбинезоне, унтах все равно далеко не уйдешь. Выйду к леску, поброжу по кустам, по полю. Какая охота, просто так погуляю. Вот у нас в деревне была охота. Без ружья зайчишек ловили. Делали в саду волчьи ямы и ловили. Однажды попалось сразу три зайца. Вот радости было! Прыгнул я в яму, а зверушки вокруг меня — не даются в руки, и все. Нагнулся, хотел схватить одного, а он увернулся и — прямо мне на спину. Прыжок со спины, и он на свободе. Не успели мы глазом моргнуть, а яма уже пустая. Вот смеялись!
Ружье было только у Гриши — моего приятеля и однофамильца. Двенадцатилетний парнишка стрелял не хуже родного батьки. Как там сейчас, в деревне? Цела ли она? Не сожгли ли ее фашисты? Деревенька Володарск не очень большая, но и не
Будь ты проклят, косой! Из-под ног вылетает огромный заяц, пулей несется к кустам. Стреляю. Где там попасть! — все получилось так неожиданно, что я не успел ни подготовиться, ни прицелиться. Короче, патронов осталось два, и мне надо быть наготове: зайцы по одному не водятся.
Стою, затаившись. Ветер доносит шум недалекого леса. Проходит минута, вторая. Нет, зайчишек не видно. Извлекаю из ружья стреляную гильзу, убираю ее в карман — может еще пригодиться, — вместо нее вставляю новый патрон. Потихоньку иду.
День склоняется к вечеру. Интересно, какая завтра будет погода? Жаль, не узнаешь — надо мной висят облака. А если бы небо очистилось, можно узнать. Есть примета: солнце уходит за чистый, безоблачный горизонт — погода будет хорошей. Об этой примете я узнал еще в авиашколе.
Между прочим, об авиашколе я даже не думал. Не мечтал, как другие, быть летчиком. Окончив семь классов, работал в колхозе, затем поступил в мариупольский техникум. Учился уже на третьем курсе, когда меня однажды пригласили в горком комсомола. Вместе с секретарем за столом сидел незнакомый военный. Обращаясь ко мне, спросил:
— Хотите стать летчиком?
Вопрос был неожиданным. В это время я был секретарем комсомольской организации факультета и считал, что меня пригласили по комсомольским делам. Подумав, ответил:
— Я хочу быть металлургом.
— Это не важно, — сказал секретарь, — ты комсомолец и должен быть там, где тебе скажут.
Я молча пожал плечами: раз так, то нечего, дескать, и спрашивать. Решайте. Посылайте. Кивнув на меня, военный спросил:
— Как он учится?
Я учился всегда отлично. И в школе, и здесь, в техникуме. Обычно, кто знает и любит родной язык, литературу, историю, тот, как правило, с трудом познает математику, физику, химию. Мне давалось легко и то, и другое.
— Неплохо, — сказал секретарь и уточнил: — Даже, можно сказать, хорошо.
Военный повернулся ко мне, строго глянул прямо в глаза и приказал:
— Сегодня в 18.00 быть в поликлинике, на медицинской комиссии.
Так я стал курсантом II школы пилотов имени Пролетариата Донбасса в Луганске. Это было в 1934 году.
В авиашколе мне тоже все давалось легко — и теория, и летная практика. После двадцати провозных полетов на самолете У-2 инструктор представил меня командиру звена на проверку.