Прилипалы

Томас Росс

Каббин несколько минут помолчал.

— Питтсбург меняется. Раньше он был куда более грязный.

— Там, куда мы едем, он и остался грязным.

— То есть за рекой?

— Да.

— Ты, конечно, прав.

Зеленый «олдсмобил» пересек Мононгахелу. Теперь они ехали по серым, мрачным улицам. Когда они остановились на красный сигнал светофора, какая-то женщина, в бесформенном коричневом пальто, с коробкой в руках, заполненной банками пива, всмотрелась в сидящих на заднем сиденье. Внезапная улыбка осветила ее морщинистое лицо. Она помахала Каббину рукой.

— Привет,

Дон.

Каббин заулыбался, опустил стекло, перегнулся через Имбера.

— Привет, подруга.

— Сегодня я проголосую за тебя.

— Хорошо, мне дорог каждый голос.

— Все равно ты победишь.

— Надеюсь на это.

Красный свет сменился зеленым, и «олдсмобил» набрал ход.

— Кто это? — спросил Имбер.

Каббин радостно рассмеялся.

— Понятия не имею.

Здание первого отделения располагалось на боковой улочке, напротив квартала двухэтажных домов, первые этажи которых занимали магазины, а на втором жили их владельцы. По зданию, построенному из красного кирпича, чувствовалось, что заказчики хотели обойтись минимальными средствами.

На тротуаре их уже поджидали съемочные группы всех трех телекомпаний. На лестнице, ведущей к дверям, собрались функционеры первого отделения, мимо которых шествовали рядовые члены профсоюза, одни к избирательным урнам, другие — в противоположном направлении, уже выполнив свой долг. Голосование проходило активно, потому что, согласно контракту, каждому члену профсоюза оплачивалось три часа за участие во внутрипрофсоюзных выборах, проходящих каждые два года.

Камеры сопровождали Каббина от автомобиля до лестницы, где он остановился, чтобы пожать руку местным профсоюзным боссам. Покончив с этим, Каббин повернулся, чтобы идти дальше, но тут к нему подскочил старичок лет семидесяти, с бакенбардами и в потрепанном сером пальто. Обнял Каббина, чмокнул его в щеку и срывающимся голосом воскликнул: «Благослови тебя Бог, Дон Каббин, потому что ты — хороший человек».

Каббин не смог сдержать слез, навернувшихся на его глаза. Он смахнул их левой рукой, а правой пожал руку старика.

— Спасибо тебе, приятель. Большое спасибо.

— Сколько это тебе стоило, Чарли? — спросил Гуэйна репортер Эн-би-си.

— Пятьдесят баксов, — ответил Гуэйн.

— Отличный кадр, мы его обязательно используем.

Келли Каббин и Фред Мур дожидались снаружи, пока Каббин проголосует. Оскар Имбер и Чарлз Гуэйн болтали с тележурналистами, которые решили запечатлеть Каббина и после голосования.

— Хочу тебя кое о чем спросить, Келли, — обратился к Каббину-младшему Фред Мур.

— Слушаю.

— Твой отец сердится на меня?

— Понятия не имею. А что?

— Последние пару дней он ведет себя как-то странно.

— В каком смысле?

— Ну, он практически перестал пить.

— Так, может, это и к лучшему?

— Да, наверное, но мне кажется, он сам не свой.

— Я этого не заметил.

— А может, я и ошибаюсь.

Келли широко улыбнулся.

— Вполне возможно, Фред.

В здании первого отделения Каббин без колебания проголосовал за себя и предложенную им кандидатуру секретаря-казначея, пожал руки рядовых членов профсоюза,

дал кому-то автограф и направился к выходу. Задержался на верхней ступеньке, чтобы помахать рукой всем трем камерам, и начал неспешно спускаться по лестнице.

Первая пуля ударила ему в плечо, вторая, мгновением позже — в живот, отрикошетила и угодила в правое легкое. Каббин чуть не упал, но нашел в себе силы шагнуть на следующую ступеньку, думая: «Такого не может быть. Во всяком случае, со мной».

Тут он уже понял, что падение неизбежно. И голову пронзила мысль: «Сделай это, как полагается. Как Кагни в его фильмах». Но боль оказалась сильнее, и он покатился вниз по ступенькам, чтобы застыть на тротуаре лицом вверх, глядя в нацеленные на него камеры.

Келли подбежал к нему первым. Каббин всмотрелся в его перепуганное лицо, понял, что должен что-то сказать, как-то успокоить сына, но с губ его сорвались лишь два слова, имя и фамилия человека, олицетворяющие мир, о котором он мечтал сорок лет, который так и не стал явью для Дональда Каббина.

— Берни… Линг, — и он умер.

Уже началась паника. Кто-то кричал, кто-то стремился пробиться поближе к Каббину, а Келли, ничего не видя, плакал над телом отца, пока Оскар Имбер не помог ему встать.

— Он мертв, Келли?

— Да.

— Он что-то сказал… в самом конце?

Микрофоны уже застыли перед лицом Келли, камеры впитывали горе, переполнявшее его глаза.

— Что сказал ваш отец? — спросил кто-то из телевизионщиков. — Назвал чью-то фамилию?

Келли кивнул.

— Скорее, имя.

— Вы можете повторить нам его?

— Конечно, — Келли проглотил слезы. — Роузбад.

Глава 27

При звуке первого выстрела Фред Мур оглядел улицу, но ничего не заметил. А при втором уловил движение на крыше одного из двухэтажных домов на противоположной стороне.

Он чувствовал, что от него ждут действия, а потому метнулся через мостовую, на ходу выхватив из кармана «чифс спешэл» тридцать восьмого калибра. [26] И едва не угодил под машину. Водитель резко нажал на педаль тормоза, но все равно задел бампером ногу Мура. Побледневший водитель нажал на клаксон, выкрикнув: «Идиот!» Но Мур его не слышал. Он даже не заметил удара.

26

Один из револьверов фирмы «Смит и Вессон» под патрон диаметром 0,38 дюйма.

Справа от себя он увидел узкий проулок, в котором стояли мусорные баки. Он уходил меж двух домов и упирался в улицу за домами. Интуиция подсказала Муру, что он на правильном пути. По проулку он добежал до угла дома, осторожно выглянул из-за него. В руке он держал револьвер, который таскал с собой три года, а стрелял из него максимум раз десять, да и то по банкам из-под пива. Каббин всегда подзуживал его насчет револьвера, а однажды, крепко напившись, хотел отнять его и запереть в своем столе. «Сегодня он не стал бы меня подзуживать», — подумал Мур.