Приманка для двоих
Шрифт:
У них был один халат на двоих, Максимов, и когда в очередной момент — они отдыхали и опять захотели чем-нибудь подкрепиться — он потянулся к халату, Маргарита легонько толкнула его в грудь, чтобы он и не пытался подняться:
— Лежи. Сейчас моя очередь надевать халат.
Она потянулась за халатом, другой рукой придерживая на груди одеяло. Его восхищала смесь ее обычной стыдливости с полной — без оглядки — отдачей в близости. И в то же время с покоряющей его доверчивостью, что способствовало самому полному достижению взаимного и полного слияния
Халат она достала, но одеяло не удержала и в который раз ослепила Максима красотой — как он думал — своей безукоризненной груди и гибкой талии. Он не выдержал, потянулся к ней, но она отпрыгнула в сторону и погрозила пальцем:
— Гражданин, не нарушайте, у нас перемирие.
— Вот как это называется!
Он попытался встать и схватить ее, но она уже умчалась на кухню, серебристо смеясь. И вправду — Жемчужина.
Подноса у Максима на кухне не было. Разве все сразу охватишь. Но она не растерялась. Прикрыла разделочную доску бумажными салфетками, поставила на нес тарелку с бутербродами и по небольшой рюмочке мартини, который после «Вдовы Клико» мог считаться почти заурядным напитком.
— За что будем пить? — сказал он весело, поднимая рюмку.
— За память, — вдруг грустно сказала она, и он тогда не понял этой ее грустной ноты, и тост показался странным.
Жизнерадостный идиот! Он все еще гарцевал. Сказал:
— Лучше за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями.
Этот комедийный тост в ТОЙ ситуации, конечно же, прозвучал как пошлость.
Максим думал, будто чертит на бумаге что попало. Оказалось, он рисует обнаженную женскую фигурку. Да не просто женскую, а именно фигуру Маргариты.
Он не рисовал уже много лет, а теперь рука будто сама выводила плавные линии. Причем не только ее лица, как можно было бы понять, а всей фигуры Маргариты, которую помнил во всех подробностях.
Максим взглянул на часы. Сколько он уже сидит за столом? Сорок минут. А до сих пор не прочел ни одной строчки и не написал ни одной буквы. Даже свою подпись ни под одним документом не поставил. Только вот ее, обнаженную, нарисовал. Эта сереброглазая ведьмочка не иначе его испортила. В смысле, наслала порчу, сама того не желая.
Прошло еще двадцать минут. Максим поймал себя на том, что посматривает на часы машинально и сам себе говорит: «Прошло еще столько-то минут…» Но при этом продолжал сидеть и просто смотреть в окно на все ту же кирпичную стену, увитую плющом.
Внезапно ворота отъехали в сторону, и в узкий двор, на который выходили окна его кабинета, медленно вползла машина Димки. Максим так обрадовался ему, что даже выскочил навстречу, чтобы обнять друга.
— Макс, да ты что, шизанулся? — удивился тот, уворачиваясь от его объятий. — Ну, не виделись мы с тобой два дня, так это же не повод… Минуточку! Посмотри мне в глаза. Что? Не может этого быть! — Димка даже всплеснул руками, продолжая пристально его разглядывать.
— Чего не может быть?
— Такого всплеска эмоций без причины. Ты знаешь, что наши девчонки-продавщицы,
— Правильно: менеджеры.
— Ага, ну да! Так вот, они считают тебя равнодушным и холодным. Как айсберг в океане. Наверное, только я знаю, какой огонь горит внутри этой монументальной грудной клетки… Вернее, может гореть, но зажег его в эти выходные вовсе не я. У нас с тобой ориентация правильная… Так кто она, та змея, которая изменила природную суть моего друга и превратила прежде спокойное озеро в штормящее море?! Выпустила наружу его тщательно скрываемые пороки.
— Димон, кончай юродствовать. Нет у меня никаких пороков.
— Ну, ты наглый! Как это нет? Пороки есть у всех.
— Обязательно пороки? Недостатки.
— Как ни назови!
— Кстати, а почему ты такой помятый? И небритый.
— Потому что я в отличие от некоторых порочных типов даже выходные дни посвящаю тому, что как голодный волк рыщу по лесам, ищу древесину получше. И само собой, подешевле.
— Но у нас пока достаточно древесины. Даже под заказы месяца.
— Понимаешь, позвонил мне вчера прямо домой Мамед — заметь, как раз тогда, когда я сидел в кругу семьи и наслаждался семейным уютом, — и предложил купить у него партию груши.
— Груши? Она же запрещена к вырубке.
— А я что, лесничий?
— Нет. Но я представляю, сколько Мамед заломит за свою грушу!
— Если бы ты был прав, я даже не стал бы с ним разговаривать! Но он предложил за грушу такие смешные деньги, что я не выдержал. Несмотря на скандал, которая жена обещала устроить мне по приезде, я отправился — в воскресенье! — далеко в лес, где обнаружил указанную грушу, уже погруженную на «КамАЗ». Причем мне обещали милицейское сопровождение — чтобы, упаси Бог, не остановили чужие менты, — и вот теперь эта груша лежит на нашем открытом складе, потому что склады под навесом забиты всякой дребеденью!
— Понятно. Лучшая защита — нападение. Хочешь я угадаю? Груша, которую просто сказочно дешево отдавал Мамед, оказалась сложенной так, что почти невозможно было ее как следует осмотреть…
— Обижаешь! Ведь ее приготовили, считай, на экспорт. Он готовил машину на Москву. А москвичи на этот счет очень придирчивы. Это себе дороже: гнать дерево за многие сотни километров на продажу, чтобы его в конечном пункте забраковали.
— Ты, я смотрю, полностью проникся проблемами Мамеда. И сегодня чуть свет ты эту грушу на складе выгрузил. А где грузчиков взял?
— Как — где? Позвал алкашей, которые всегда тусуются у пивнушки.
— Не ври, Димон! Какие в пять утра алкаши? Те, которые и не уходили, что ли?
— Моя жена в таких случаях говорит куда пафосней. Она выпрямляется и, вперив в меня свои грозные черные очи, восклицает: «Не лги, Митя!» Не ври — слишком просто. Какая тебе разница, где я их взял? Главное — разгрузили и аккуратненько сложили, как ты любишь. Деньги на это у меня, слава Богу, нашлись.
— А увозить обратно за чей счет ты будешь?