Примат воли
Шрифт:
– Уважаю. Ты – один из трех человек, сумевших просидеть здесь десять лет и не свихнуться.
– Три – любимое число Бога, владетель.
– Посмотрим, сколько еще ты продержишься, – криво усмехнулся он и ушел.
Квадрат – символ очищения. Используется в магии исцеления, но, опять-таки, Посвященными. Непосвященные вообще могут не соваться в магию исцеления. Самое большое, на что хватит их сил – так это излечить ячмень на глазу, заикание да легкий сглаз.
Барон зачастил ко мне. Если не считать еще трех военных походов, он появлялся в камере почти каждый месяц. Ненадолго – чтобы задать пару-тройку вопросов, – но все же. Поначалу в нем росло
Удивлялся он пять лет. Потом начался период раздражения. Его милость дважды соизволили лично пнуть меня во время таких визитов. Я особо не расстроился – все кости остались целыми, все органы – при мне.
Период раздражения был недолгим. Год – до вояжа барона на войну, год – после. Потом началась затяжная эра озлобления. Продолжалась она что-то около двадцати лет. Барон наведывался ко мне так же часто, но теперь его визиты редко обходились без высочайшего пинка под ребра или зуботычины. Мне односторонний мордобой надоел уже после четвертого визита, пришлось сотворить заклинание вязкости – при нем даже после самого сильного удара до меня доходил лишь ласковый шлепок. На всякий случай я все равно падал на пол и корчился в судорогах боли.
Фон Везен очень хотел видеть меня свихнувшимся и сильно страдал от того, что я никак не желаю расставаться со своим рассудком. Сам уже далеко не первой свежести, к тому же подорвавший здоровье в военных походах и мирных, но буйных попойках, он отощал, ссутулился, а на последней войне, ко всему, еще и полноса потерял. Тот факт, что я продолжаю приседать, отжиматься и совершать другие доступные мне физические упражнения, повергал его в шок. Психика барона не выдержала – от неконтролируемой агрессии он перешел к неистовому восхищению моей несгибаемой волей.
Выражалось восхищение, правда, достаточно своеобразно – мою цепь удлинили на одно звено, чтобы я мог побольше двигаться, да к обычному рациону добавили яйцо вкрутую и пучок зелени. Ну, и сам фон Везен теперь засиживался у меня подольше, ногами и руками не бил, но рассыпался в комплиментах. Откровенно говоря, довольно жалкое зрелище, наводившее на меня тоску и желание, чтобы визит поскорее закончился.
Такое его состояние длилось лет восемь и сменилось унынием. Для меня это был кошмар – барон приходил ко мне в камеру, тюремщик приносил ему стул, и тот, кто засадил меня в темницу на всю оставшуюся жизнь, мог часами сидеть и смотреть, чем занимается его узник.
А узник не мог в присутствии посторонних заниматься магией, даже теоретической. Фон Везен отнюдь не был тем человеком, при котором хотелось заниматься умствованиями. Не мог я и крыс подманить, чтобы сделать свою баланду более питательной – приходилось оставлять это на потом. Барон сначала удивлялся, отчего это я не набрасываюсь на остывший кипяток с парой кусков вареной репы – ведь от двухразовой кормежки должен испытывать постоянный голод. Но потом он привык.
Единственное, чем я мог позволить себе заниматься в присутствии его унылой милости – это гимнастика. И я занимался. Часами. Все то время, пока он торчал в камере – а происходило это уже раз в неделю. Мое тело покрылось неплохим рельефом мышц, я даже почувствовал, что внутри поигрывает нечто богатырское. Еще бы – семь с половиной лет тренировок.
Фон Везен тоже приметил это. Ему было шестьдесят
Когда это было проделано, фон Везен уставился на меня выцветшими глазами и сказал:
– Все, что я о тебе знаю, бродяга, записано в судебной книге. Ты шел из Константинополя, когда мои люди схватили тебя на месте преступления. И ты – единственный, кто не сошел с ума в этой клетке за пятьдесят лет.
– Кто-то один всегда окажется сильнее прочих, владетель, – сказал я.
– Я помню, как ты выглядел, когда предстал перед судом. Сейчас ты не постарел – даже поправился, крепче стал.
– Тюремные крысы весьма питательны.
– Ты победил меня. Я начал об этом догадываться еще лет пятнадцать назад. Кто ты – ангел или демон? Бог? Дьявол?
– Полно, мессир! Никого из них вы не то, чтобы удержать в этих застенках – даже изловить не смогли бы. Я – человек. Просто я хочу прожить очень долго. А здешний климат, кажется, этому способствует.
Фон Везен еще долго разглядывал меня, потом встал и вышел прочь, сопровождаемый обязательным тюремщиком. Так ни слова и не сказав.
Пятиугольник, он же пентагон – символ места. Используется при вызове кого угодно откуда угодно в заданное место. Непонятно, почему, но общедоступен. Вообще, очень интересная вводная. Самая, пожалуй, интересная из всех.
Вызвать можно – кого душа пожелает. Хоть призрак, хоть бронтозавра. Но вызываемый при всем желании не сумеет преодолеть границ пентагона, пока те не будут разрушены. Так что можно, конечно, вызвать и бронтозавра, очертив фигуру площадью в квадратный метр. Только проку от такого звероящера не будет – разве только в смысле гастрономическом. Его туша будет впрессована в заданные пропорции пятиугольника под таким давлением, что получится качественный фарш. Правда, вперемежку со шкурой, кишками и костями. Так что перед вызовом бронтозавра с целью покушать его лучше тщательно отмыть. Потрошить и отделять кости не рекомендуется: через пентагон можно вызывать лишь мыслящие создания, неважно, на каком уровне и какими категориями они мыслят.
Развлекаться повторением вводных можно было сколь угодно долго – их насчитывалось больше сотни. После – второстепенные дополнительные элементы, далее – третьестепенные. Существовали также комбинации чистых вводных и комбинации вводных уточненных. Опять же, комбинации комбинаций, и так далее, до бесконечности. За пятьдесят лет я выучил их настолько хорошо, что стал похож на повара, который может предсказать, какой вкус будет у блюда, едва взглянув на ингредиенты. Не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь за всю историю рода человеческого познавал эту магию так же глубоко, как я.
Не знаю, сколько бы еще я просидел в казематах фон Везена, сложись все иначе. Но на следующий день после его визита пришел заплаканный тюремщик и сказал, что барона больше нет с нами. Я слегка поднажал на тюремщика, и тот выложил все, что знал.
Фон Везен, в крайне расстроенных чувствах после свидания со мной, воротился в свой покой, где и свихнулся окончательно. Он порвал зубами всю одежду – собственную, а заодно и жены – и выбросился в окно, предварительно надев доспехи. Внизу располагался ров, плавать барон не умел, латы были тяжелыми. В общем, он сделал то, что так хотели, но не могли сделать его узники.