Примкнуть штыки!
Шрифт:
И теперь, вспомнив всё это, Воронцов ещё раз вздохнул о Любке и подумал с каким-то безразличием к себе и ко всему вокруг, что, в сущности, он всё испытал в жизни, всё у него уже было и что, если с ним что случится, если его тоже убьют…
Он открыл глаза. Рука ныла даже в тепле. Доктор долго копался в его ране, промывал её, протирал какой-то жидкостью, намазал вокруг пахучей мазью, приложил марлевый тампон и туго забинтовал. Алёхин подсвечивал фонариком и отворачивался. Воронцов успел разглядеть рану. Теперь, когда опухоль спала, стянуло и края раны.
Закончив перевязку, доктор спросил:
– Молодой человек, и надолго вы нас тут задержали?
Воронцов сделал вид, что не расслышал его вопроса.
Майор Алексеев, сухощавый и высокий, чем-то напоминавший ротного, навалившись грудью на бруствер, смотрел в бинокль за лощину. Он давно заметил, что там, в кустарнике, где должна была окопаться засадная группа боевого охранения с двумя пулемётами, что-то происходило.
– Товарищ майор? – Воронцов вскочил на ноги с таким виноватым видом, будто проспал бой.
Ноги его отекли, затяжелели, так что он какое-то время не мог распрямить их.
– Спокойно сержант. Не высовывайся. Мои ребята, похоже, кого-то обнаружили. Сигналят.
Ещё ночью, когда они расставляли людей и определяли позиции для пулемётов, когда вырубали березняк для того, чобы расчистить сектор обстрела для артиллеристов, он понял, что ходом боя будет руководить майор. Пусть будет так. Он и не стремился переподчинить себе полк со взводом 45-миллиметровых орудий. Лишь бы продержаться до полудня. Лишь бы выполнить приказ.
Как только окончательно рассвело, в стороне Варшавского шоссе загрохотало. Иногда отчётливо были слышны длинные пулемётные очереди и частые удары мин. Затем всё это слилось в единый вибрирующий непрерывный гул. Там, за лесом, начался новый день. Воронцов вслушивался в звуки боя и пытался понять, что там происходит: то ли немцы пошли на прорыв, то ли наши контратакуют. Если немцы прорываются там, то этот просёлок им ни к чему. Надежда ещё оставалась.
– Танки бьют, – сказал майор.
Воронцов задержал дыхание. Да, это стреляли танки. Часто, обвально. И в какое-то время танковую стрельбу перекрыли резкие выстрелы зениток. Значит, дело дошло до края. В бой вступили зенитки. Бьют по наземным целям. А какие на земле цели для зениток? Только танки.
– Там идёт сильный бой. И если они сюда полезут, то это произойдёт в ближайший час, не позже.
– Ты прав, сержант. И, похоже, они уже идут. Боевое охранение отходит. Шпарят прямо по чистому, чёрт бы их побрал… Неужели не успеют?
От сосняка по лугу, пересекая его на угол, низко пригибаясь, бежали несколько бойцов с винтовками. Видимо, обходить чистину лесом им было уже некогда. И немного погодя за сосняком, внизу, в стороне деревни, послышался рокот моторов.
Воронцов машинально оглянулся на позиции артиллеристов и не сразу сумел разглядеть орудия, так тщательно их замаскировали.
С артиллеристами они договорились действовать следующим образом: поскольку снарядов
Едва успели спрыгнуть в свои окопы бойцы боевого охранения, как из сосняка выскочили три мотоцикла. Натужно газуя в глубоко прорезанных сырых колеях, они помчались к гати. В колясках сидели пулемётчики.
– Они ничего не заметили. – И майор Алексеев перевёл дыхание и оглянулся на Воронцова. Калёный голос его впервые задрожал.
«Только бы выдержали нервы у пулемётчиков», – подумал Воронцов и приготовил автомат. И, будто угадывая его беспокойство, майор сказал уже спокойным тоном:
– Пулемётчики у меня – народ бывалый. Если мы выманим их на чистину. Если они выйдут сюда, бой будет другим.
Майор тоже оглянулся на позиции орудий, стоявших на прямой наводке, подтянул ремешок на каске и улыбнулся Воронцову напряжённой улыбкой.
Мотоциклисты сходу сунулись в лощинку. Передний мотоцикл затянуло в колею, развернуло, и он едва не опрокинулся. Мотоциклист выбросил вперёд ногу, что-то закричал. Проскочил гать и остановился поперёк дороги. Ехавшие следом вывернули на обочину и тоже остановились. Третий направился прямо через гать, провалился колесом в яму и застрял. Двое автоматчиков спрыгнули с задних сидений и принялись раскачивать застрявший в грязи мотоцикл.
– Подольше бы они там провозились.
До них было метров сто пятьдесят. Из винтовки их можно было снять в два счёта. Но колонна ещё не появилась. Моторы взрёвывали где-то на переезде.
– Ушаков! Хромин! – тем же спокойным голосом позвал майор связных. – Ползите, братцы, на фланги и передайте, чтобы без приказа никакого огня. Ни-ни без приказа. Давайте, ребятки. Ужом ползите. Заметят – всем нам крышка.
За бруствером исчезла сперва пола одной шинели, потом другой, более замызганной, блеснули гвоздики в два ряда на подошве Хромина, а затем неслышно, как весло в воде, ускользнул и исчез в примятой траве приклад винтовки.
Второй связной, Ушаков, должен был передать приказ комполка стрелкам правого фланга, а затем, оврагом, пробраться к пулемётчикам и сказать им о том, чтобы открывали огонь не раньше первого выстрела артиллеристов.
Тем временем немцы вытащили мотоцикл из грязи, завели его и вытолкнули на берёзовую гать. Они стояли вокруг него и, видимо, решив отдохнуть, о чём-то совещались. Они весело размахивали руками, указывали куда-то ниже лощины. Наверное, решали, искать им объезд или воспользоваться готовой, хотя и не очень надёжной, гатью. Доносились их смех и кашель.
«Если вышлют вперёд пешую разведку, обнаружат нас раньше, чем колонна выйдет под выстрелы орудий», – подумал Воронцов.
Но вот из сосняка показался танк. Это был приземистый Т-IIIна узких гусеницах. Он выбрасывал вверх струю выхлопных газов, покачивался, попадая гусеницей то в одну колею, то в другую. Следом за ним шёл второй, лёгкий, с короткоствольной пушкой. Потом появились несколько бронетранспортёров на полугусеничном ходу с бронированными кузовами-гробами.