Примула. Виктория
Шрифт:
Я надеюсь, вы поняли?
А теперь — в путь!
Начинаем.
ОДИНОЧЕСТВО НЕВЕСТЫ
Несчастному безумному Георгу III оставалось прожить ещё год. Наследный принц Георг фактически уже правил. Два года тому назад он потерял единственную дочь Шарлотту. Год назад скончалась София Шарлотта Мекленбург-Стрелицкая, мать пятнадцати принцев и принцесс. Дальнейшая жизнь династии Ганноверов теперь словно бы отмеривалась песочными часами. Каждый возможный наследник был на счету.
Георг (покамест ещё не Четвёртый!) намеревался просмотреть почту после завтрака.
Изображать будущего короля в таком виде! Вот она, Англия! Здесь правят не короли; здесь правят журналисты и художники-карикатуристы!
Сегодня вечером (но и вчера, и позавчера, и позапозавчера!) Георг хотел провести вечер в клубе «Олмэк», самом фешенебельном лондонском клубе, этаком «седьмом небе» аристократического Олимпа. Он всегда хотел проводить многие свои вечера в «Олмэке». И проводил. Ночи он тоже проводил кое-где. Он часто проводил время не так, как следовало бы почтенным будущим и настоящим королям и прочим достойным и почтенным господам.
Но нынешний вечер и нынешнюю ночь Георг провёл совершенно иначе. Всё началось с почты, которую он всё же просмотрел спустя час после завтрака. Примечательным он счёл лишь одно письмо, письмо из Лейнингена, от младшего брата, Эдуарда, герцога Кентского. Георг был на пять лет старше Эдуарда. Но покуролесить вместе братья всё же сумели. Было весело! Но теперь Эдди женат, уже целый год! Впрочем, его жене, Виктории Лейнингенской, не позавидуешь! Старина Эд и в законном браке не отказался от холостых привычек. О чём же он пишет? Вероятно, соскучился по Лондону, хочет вернуться. Но он ведь едва ли не самый выдающийся должник в Англии! В Лейнингене жизнь всё-таки дешевле, чем в английской столице... Хочет вернуться к своим кредиторам... Георг сломал печать.
Герцог Эд уведомлял брата о состоянии здоровья своей супруги. Герцогиня ждала ребёнка. Для принца Уэлльского это явилось новостью, и новостью приятной. Он хотел бы решительно подняться с кресла и резко и радостно походить по комнате. Но пухлое ожирелое тело подниматься не желало. Принц несколько засопел, недовольный собственным телесным составом, затем потянулся рукой и позвонил. Камердинер вошёл. Принц приказал подать одеваться, а также и коньяку подать.
Вечером в столовой Карлтон-хауза принц Уэлльский и братья-молодожёны, герцог Кембриджский и старина Вилли-Билл, подымали бесчисленные бокалы за здоровье будущего новорождённого, которому, возможно, придётся занять трон Альбиона.
Георг отправил герцогу Кентскому письмо. Принц Уэлльский обещался выплатить часть долгов брата и приглашал его и его супругу переехать в Англию, в Лондон. Для житья принц предназначал Эду и Виктории Кенсингтон-палас, Кенсингтонский замок-дом.
В Лейнингене спешно принялись укладывать сундуки.
Герцог и его жена ехали нескоро вследствие известного положения герцогини. Им случалось останавливаться в имениях сельских помещиков. Карета вставала. Бегали взад и вперёд слуги, вынося баулы, сундуки и свёртки. Горничная бежит с тёплым салопом и зонтиком.
Герцогскую чету принимали тепло, со всею возможной теплотой. Поили чаем с бренди. Дамы садились кружком и рукодельничали. Разговоры дам велись о беременностях и деторождении. Многие почтенные жёны находились в
И лишь ночью (супруги пользовались отдельными спальнями), когда лейнингенская камеристка, сделав книксен, выходила, герцогиня брала с ночного столика стакан сахарной воды, отпивала, затем садилась к зеркалу и сама расчёсывала свои длинные и волнистые русые волосы. В дверь тихо стучались. Но это, разумеется, не был герцог Кентский. Это была Луиза фон Литцен, ещё отнюдь не старая, но и не юная девица с блестящими живыми глазами, одетая в тёмное и скромное шерстяное платье. Эта особа, не отличавшаяся знатностью рода, являлась едва ли не с детства подругой и компаньонкой Виктории Лейнингенской.
Герцогиня оборачивалась от выразительного стекла, делала знак рукою с гребнем; длинные пряди падали на лицо, и она сквозь них видела вошедшую. Далее Луиза брала гребень слоновой кости из тонких белых пальцев герцогини и сама принималась расчёсывать её русые волосы. Начинался тихий разговор по-немецки. Руки у герцогини были хороши, белы, тонки, и как раз таковы, какими представляются многим и многим руки знатных женщин, герцогинь и даже и королев.
Спустя два-три дня отдыха пускались снова в путь. Карету украшал фамильный герб и сопровождал эскорт ливрейных слуг. Герцогиня хмурилась, карета была тряской, рессоры в то далёкое время были плохи. Герцогиня продолжала переживать недавнее общение с жёнами подданных её деверя. Они пытались запугать её! Они нагло воспользовались её положением и своей опытностью в подобных делах для того, чтобы поставить себя выше неё. Вчера она довольно наговорилась со своей Луизой о дерзости английских дам. Но герцогиня Кентская, урождённая Лейнингенская, родит сына, который будет королём, он будет править всеми этими...
Карета проезжала мимо высоких деревянных домов бедноты. Этими домами застроены были не только восточные и южные кварталы города, но и чуть поодаль от самых фешенебельных улиц попадались эти дома, от которых распространялся отвратительный запах грязи и отравляла воздух душная вонь гнили.
Уличные торговцы визгливо выхваляли свои товары. Бренчали уличные музыканты. На потёртых ковриках кувыркались и жонглировали шпагами акробаты.
Визжали худенькие юркие детишки. Женщины в простых белых чепчиках с корзинами через руку смеялись шуткам Панча, тряпичной куклы, показавшейся над ширмой. Кукольник верещал что есть мочи.
Разноцветные наёмные кареты теснились, уступая дорогу герцогскому поезду-кортежу. Лошади ржали, кучера щёлкали кнутами. Пассажиры-мужчины бранились. Женщины корили мужей. Остановилась почтовая карета с красными колёсами и королевским гербом. Наконец выехали на дорогу, покрытую прессованным щебнем.
Кенсингтонский дворец был огромен, и герцогиня, увидев прекрасное строение из окошка кареты, подумала тотчас, что содержать подобную резиденцию будет недёшево! Кенсингтон-палас выстроен был в семнадцатом веке знаменитым Кристофером Рэном, архитектором собора святого Павла. Въезд на Королевскую улицу, занимаемую дворцом, был воспрещён всем, кто не имел к этому жилищу прямого отношения. Дворец охранялся гвардейцами.