Принц Галлии

Авраменко Олег Евгеньевич

Тогда-то Филипп вспомнил, что должен установить возле отведенного ему шатра на ристалище свой щит с гербом и собственноручно поднять знамя, тем самым засвидетельствовав, что он, как зачинщик, уже прибыл на турнир и готов сразиться с любым посвященным рыцарем. Недолго думая, Филипп решил воспользоваться случаем, чтобы совместить полезное с приятным — выполнить необходимые формальности и увидеться с друзьями.

По пути к ристалищу он отпустил поводья лошади, предоставив ей не спеша идти за слугами, а сам приступил к чтению только что полученной копии регламента состязаний, из коего следовало, что праздничный турнир по случаю восемнадцатилетия наследной принцессы Наварры начнется утром 5 сентября «на ристалище в ложбине, близ славного города Памплоны» и продолжится четыре дня. Филипп

бегло просмотрел перечень предполагаемых ратных забав, особо отметив для себя весьма экзотическую охоту за сарацинами (Альфонсо Кастильский обещал привезти два десятка плененных мавританских воинов), и вернулся к первому дню состязаний, когда в единоборствах с копьями и в тяжелых доспехах будет разыгрываться самый престижный приз состязний. В этом виде Филипп выступал в числе рыцарей-зачинщиков. Кроме него зачинщиками были также Александр Бискайский, Тибальд де Труа, Педро де Оска, принц Эрик Датский, барон Ричард Гамильтон и командор Гуго фон Клипенштейн, по прозвищу Гроза Сарацинов.

Вечером накануне турнира среди рыцарей, изъявивших желание сразиться с зачинщиками, должна состояться жеребьевка, призванная определить, в каком порядке они будут выходить на ристалище. А если желающих окажется больше тридцати пяти, то жребий отсеет лишних — так, чтобы каждый зачинщик сразился с пятью противниками, после чего маршалы турнира определят четверку сильнейших рыцарей, которые затем разыграют между собой венец победителя.

У Филиппа был добавочный стимул стремиться к победе, и не столько из тщеславия, сколько потому, что победителю турнира предоставлялось право выбрать королеву любви и красоты — а он не хотел, чтобы Маргариту выбрал кто-нибудь другой. Кстати сказать, с выбором королевы дон Александр попал в весьма затруднительное положение. Согласно традиции, этот почетный титул принадлежал самой знатной из присутствовавших на турнире дам и девиц, обычно жене устроителя, либо старшей его дочери, либо жене его старшего сына. Так, в бытность Филиппа в Кастилии, на королевских турнирах место в украшенной гирляндами цветов ложе занимали поочередно Констанца Орсини, жена Альфонсо, и Бланка. По логике вещей, королевой на предстоящем турнире должна была стать Маргарита, ведь и турнир-то устраивался в ее честь. Но, с другой стороны, на празднествах ожидалось присутствие двух настоящих королев — Галлии и Кастилии, и пяти принцесс, королевских дочерей, — Бланки и Элеоноры Кастильских, Изабеллы и Марии Арагонских, а также Анны Юлии Римской. В этих обстоятельствах дон Александр, со свойственной ему деликатностью, не отважился назначить свою дочь королевой, изначально поставив ее как бы выше других дам и девиц, не менее знатных, чем она, и решил поступить в лучших традициях рыцарских романов — переложить бремя выбора на будущего победителя. Он был уверен, что кто бы ни победил (а что победит зачинщик, он не сомневался), королевой будет избрана Маргарита — Ричард Гамильтон и Гуго фон Клипенштейн, как истые рыцари, поступят так из уважения к хозяйке празднеств, а Филипп, Тибальд Шампанский, Педро Оска и Эрик Датский претендуют на ее руку. Графу Бискайскому лавры сильнейшего не грозили — он был неплохим полководцем, но никудышным бойцом, и король принуждал его к участию в турнирах лишь в тайной надежде, что когда-нибудь он серьезно покалечится.

На месте предстоящих баталий лихорадочно кипела подготовительная работа. Плотники сооружали помост для почетных гостей и сколачивали на близлежащих холмах временные трибуны для мелкопоместного дворянства и плебса, на сам'oм ристалище косари скашивали высокую траву, а землекопы разравнивали бугры и затаптывали землей рытвины.

Роскошные шатры зачинщиков уже были возведены; возле каждого из них был установлен деревянный навес с яслями для коней. Подъезжая к своему шатру, Филипп внимательно оглядывался по сторонам в надежде увидеть друзей, но на ристалище не было ни единого всадника — лишь только рабочие да гурьба ребятишек из окрестных сел.

— Вот черт! — произнес он с досадой. — Разминулись все-таки…

Оруженосец развернул знамя Гаскони и при помощи двух слуг поднял его над шатром. Филипп ничего не делал, лишь наблюдал за их работой, но его присутствие при сием действе было

обязательно — на турнирном жаргоне это называлось поднимать собственноручно. Затем на специальной жерди справа от входа в шатер был укреплен щит с гербом, касаясь которого концом своего копья противники должны вызывать Филиппа на поединок.

Когда все формальности были выполнены и Филипп уже собирался в обратный путь, из небольшой рощицы шагах в трехстах позади шатров показались два всадника. Они во весь опор неслись к нему, размахивая руками и что-то выкрикивая на ходу. Один из них, могучего телосложения великан на громадном коне, был, несомненно, Эрнан. Вторым всадником, чья лошадь, в сравнении с Шатофьеровым Байярдом, больше походила на пони, оказался Симон.

Друзья подъехали к Филиппу и спешились.

— Привет, соня! — загрохотал Эрнан. — Проспался, наконец?

— Говорят, ночью ты был у принцессы, — вставил словечко Симон. — Ну как, здорово развлекся?

Филипп содрогнулся.

— Ой! Не напоминай!

— Что, объелся?

— Да вроде того, — уклончиво ответил Филипп и решил переменить тему: — Так вы уже размялись?

— Да вроде того, — передразнил его Эрнан. — И даже чуток отдохнули в той рощице. Этак самую малость… — Он сухо прокашлялся. — Черт! Жажда замучила. Пожалуй, пора возвращаться.

Филипп это предвидел.

— Может, сначала перекусим?

— А? — оживился Эрнан. — У тебя есть жратва?

— Естественно… Гоше, — велел он слуге, — занеси котомку в шатер. Давайте войдем, ребята, укроемся от солнца. Вот жара адская, не правда ли? Если такое будет твориться и во время турнира, дело дрянь.

— Будет хуже, если зарядит дождь, — заметил Эрнан. — К жаре я привык в Палестине. А вот дождь… Терпеть не могу, когда чавкает грязь под ногами лошадей.

Внутри шатра они устроились на мягкой подстилке из соломы, накрытой сверху плотной тканью, и принялись за еду. Филипп маленькими глотками потягивал из бутылки вино и, добродушно усмехаясь, наблюдал, как его друзья с уписывали за обе щеки внушительные куски хорошо прожаренного мяса.

Наконец Эрнан удовлетворенно похлопал себя по животу и сыто отрыгнул.

— Очень даже неплохо, — проворчал он, отбросив в сторону пустую бутылку и извлекая из котомки следующую. — Это, как я понимаю, наваррское. Великолепное вино, нечего сказать.

— Гасконское лучше! — хором возразили Филипп и Симон, затем недоуменно переглянулись и громко рассмеялись.

Эрнан тоже захохотал:

— Экие мне патриоты! У дураков, говорят, мысли сходятся.

Симон мигом унял свой смех.

— Ты меня обижаешь, Эрнан.

— Это насчет чего?

— Насчет дураков, разумеется.

— А-а! — протянул Шатофьер, ничуть не удивившись. Зная Симона с детства, он давно привык, что порой тот принимает шутки за чистую монету. — Ты уж прости, дружок, что я лишний раз напомнил о твоем несчастье… Кстати, Филипп, а вот у меня действительно есть причина для обиды. Оказывается, твой будущий тесть пригласил зачинщиком Гамильтона.

— Ну и что? Судя по рассказам, Ричард Гамильтон — добрый рыцарь.

Эрнан состроил презрительную гримасу.

— Да уж, добрый! Много хуже меня. Я должен быть на его месте. Ведь я лучше, я сильнее.

— Не спорю. — (Филипп решил не бередить рану друга и умолчал о том, что поначалу король собирался пригласить седьмым зачинщиком Шатофьера, но, получив письмо от Гамильтона, отдал предпочтение шотландцу.) — Надеюсь, ты не упустишь случая доказать свое превосходство?

— Непременно! Я покажу этому выскочке, где раки зимуют.

— Между прочим, — Филипп достал копию регламента. — Ты можешь записаться еще до жеребьевки — но только начиная с третьего круга.

— Я уже записался, — ответил Эрнан. — Пятнадцатым.

— Не хочешь рисковать?

— Конечно, нет! Ведь когда придет время бросать жребий, незанятыми останутся лишь четырнадцать первых и, возможно, еще несколько последних мест — и на них будут претендовать не менее полусотни рыцарей. А я не хочу, чтобы глупая случайность помешала мне участвовать в турнире. Лучше быть пятнадцатым, чем вообще никаким.

С этими словами Эрнан вновь запустил руку в котомку.

— Ай-ай-ай! — произнес он, вынимая последнюю бутылку. — Осталась единственная и неповторимая.