Принц Галлии
Шрифт:
Что ж, решил Филипп, придется остановить выбор либо на Констанце Орсини, жене Альфонсо, либо на королеве Галлии Марии Фарнезе… Но на ком? Обе молоды, привлекательны; в конце концов, обе итальянки.
А впрочем! В голову ему пришла великолепная идея, как с честью выйти из затруднительного положения. Он не отдаст предпочтение ни одной из королев, но и не обидит при том других принцесс (кроме Маргариты, разумеется), предложив корону дочери самого почетного из высоких гостей, первого среди равных, чьи предки в былые времена завоевали полмира.
В наступившей тишине Филипп уверенно прошествовал мимо Маргариты и остановился перед соседней ложей, убранной знаменами с изображением
Самая сообразительная из окружавших девушку матрон приняла из рук Филиппа венец и возложила его на белокурую головку избранницы.
Главный герольд наконец опомнился и, силясь перекричать громогласные здравицы и шквал рукоплесканий, сипло заорал:
— Слава Анне Юлии Римской, королеве любви и красоты!
Таково было достойное завершение первого дня турнира.
Глава XXXIV
Королева любви и красоты предъявляет претензии на галльский престол
К вечеру Памплона как с ума сошла. На улицах и площадях столицы целую ночь не стихало веселье. Простые наваррцы вовсю праздновали восемнадцатилетие своей наследной принцессы. Возбужденные ратным зрелищем и подогретые вином горожане разошлись не на шутку. Они не ограничились одними лишь невинными забавами: то тут, то там дело, знай, доходило до рукоприкладства относительно лиц, заподозренных в симпатии к иезуитам, а сотня сорвиголов разгромила и сожгла дотла таверну, которую, на беду ее хозяина, почему-то облюбовали рыцари Сердца Иисусова. Когда утром следующего дня королю доложили о последствиях народных гуляний, бедный дон Александр за голову схватился.
Благо к этому времени все высокие гости уже были во дворце, где после продолжительного перерыва на отдых состоялся пир. Филипп явился на него свежий, взбодренный недавним купанием; но стоило ему сделать глоток вина, как на него с новой силой навалилась усталость, и едва начался пир, он с таким нетерпением ожидал его окончания, что почти ничего не съел.
Сегодняшние состязания отбили аппетит также и у Маргариты. Она вообще не соизволила явиться к праздничному столу, ссылаясь на плохое самочувствие, чему Филипп охотно поверил. Прекрасно знали о причине ее недомогания и остальные гости. Кое-кто даже мысленно упрекал Филиппа за проявленную невежливость в отношении хозяйки празднеств, однако большинство склонялось к мысли, что Филипп сделал удачный выбор, выказав почтение императорской дочери, чей род правил Италией еще в те времена, когда весь остальной мир прозябал в варварстве.
Сам Филипп был просто очарован юной принцессой. Его приятно поразил ее гибкий мальчишеский ум, сочетавший в себе детскую непосредственность с вполне зрелой рассудительностью и начисто лишенный той специфической женской практичности, которая подчас вызывала у Филиппа раздражение. Вскоре между ними завязался такой оживленный разговор, что на губах у присутствующих начали появляться понимающие улыбки.
Впрочем, ни обстоятельства, ни состояние духа Филиппа не располагали его к активным ухаживаниям. К тому же в поведении Анны не было и намека на жеманность или кокетство, она держалась с ним скорее как со старшим товарищем, а не как с представителем противоположного пола. Большей частью их разговор носил нейтральный характер, а если и касался взаимоотношений мужчин и женщин, то
Чуть позже к Филиппу подошел маршал-распорядитель турнира и осведомился, намерен ли он отстаивать титул сильнейшего в завтрашних групповых состязаниях. Филипп ответил отказом, объяснив под добродушный хохот пирующих, что пленен чарами своей королевы и собирается, как верный рыцарь, находиться при ней, чтобы защищать ее от всяческих поползновений со стороны других претендентов.
Затем Филиппу пришлось выручать из неловкого положения графа Шампанского. Как мы уже знаем, в схватке с Хайме де Барейро Тибальд здорово ушибся и не был уверен, сможет ли на следующий день стать во главе одной из партий в общем турнире. Но и отказываться он не решался, поскольку ушиб, даже самый сильный, в рыцарской среде принято было считать сущим пустяком. Видя, как смутился Тибальд, когда к нему направился маршал, Филипп в спешном порядке взял слово и заявил, что в свите королевы любви и красоты, помимо дам и девиц, должны находиться и кавалеры — хотя бы для того, чтобы заботиться об упомянутых дамах и девицах.
Присутствующие сочли это несколько забавное требование, тем не менее, вполне законным. В числе прочих кандидатур в кавалеры Филипп назвал также имя Тибальда де Труа, который с радостью ухватился за его предложение. По сему, к всеобщему удовлетворению, предводителями двух противоборствующих партий были назначены Эрнан де Шатофьер и Гуго фон Клипенштейн.
С окончанием общей трапезы окончились и мучения Филиппа. Достопочтенные господа принялись за десерт, а дамы и притомившиеся за день рыцари разошлись по своим покоям.
Возвратясь к себе, Филипп застал в гостиной весьма живописную картину. Посреди комнаты на устланном коврами полу сидели Габриель де Шеверни, Марио д’Обиак и Марк д’Аринсаль и перебирали какие-то лежавшие перед ними вещицы, внимательно рассматривая каждую из них. Там было несколько кружевных манжет, пара дамских перчаток, один оторванный от платья рукав, десяток носовых платков с вышитыми на них гербами и инициалами, множество разноцветных лент для волос, а также всякие милые безделушки, вроде брошек, булавок и застежек.
— А это еще что такое? — произнес Филипп, скорее констатируя сам факт наличия этих вещей и их количество, чем спрашивая, откуда они взялись. Их происхождение было для него очевидно.
— Подарки от дам, монсеньор, — с улыбкой ответил д’Обиак. — Во время турнира господин де Шеверни велел их перехватывать, чтобы не раздражать вас.
— Понятненько. Ты, кстати, переусердствовал, Габриель. Меня они вовсе не раздражают — ведь это так трогательно! — Он присел на корточки и бегло взглянул на вещицы; затем сказал: — Ни чулок, ни подвязок, как я понимаю, нет.
— Чего-чего? — обалдело переспросил Габриель.
— Ну да, конечно, — будто не слыша его, продолжал Филипп. — Слишком изысканная публика для таких пикантных подарков… Стоп! — Он выудил из кучи безделушек великолепной работы брошь и осмотрел ее со всех сторон. — Вот это да! Если только я не ошибаюсь… Кто ее прислал?
— Принцесса Кастильская, — ответил д’Аринсаль. — Старшая, госпожа Бланка. Подарки принимал я.
Одобрительно мурлыча, Филипп приколол брошь к левой стороне камзола.