Принц и нищий [Издание 1941 г.]
Шрифт:
— Какого лорда-протектора?
— Его милости герцога Сомерсетского.
— Какого герцога Сомерсетского?
— Как какого? У нас только один — Сеймур, граф Гертфорд.
Король сердито спросил:
— С каких это пор он герцог и лорд-протектор?
— С последнего дня января.
— Скажи, пожалуйста, кто его возвел в это звание?
— Он сам и верховный совет с помощью короля.
Его величество дико вздрогнул.
— Короля? — вскрикнул он. — Какого короля, добрый человек?
— Какого короля? (Господи, помилуй, что это такое сегодня с мальчиком?) На этот
Услышав эти вести, король онемел от изумления и так углубился в свои мрачные думы, что не слушал больше, о чем рассказывал старик. Он спрашивал себя: неужели этот король — тот самый маленький нищий, которого он оставил тогда во дворце переодетым в свое платье? Это казалось ему невозможным: ведь если бы тот мальчик вздумал разыграть из себя принца Уэльского, его тотчас выдали бы его речь, и манеры, его прогнали бы из дворца и стали бы разыскивать настоящего принца. Неужели совет посадил на его место какого-нибудь отпрыска знатного рода? Нет, его дядя не допустил бы этого, — он всемогущ и мог бы расстроить и, наверное, расстроил бы такой заговор.
Размышления короля не привели ни к чему; чем усерднее старался он разгадать эту тайну, чем больше он ломал себе голову над ней, тем сильнее болела у него голова, и тем хуже он спал. Его нетерпеливое желание попасть в Лондон росло с каждым часом, и заключение становилось почти нестерпимым.
Гендон, как ни старался, не мог утешить короля; это лучше удалось двум женщинам, прикованным невдалеке от него. Их кроткие увещания возвратили мир его душе и научили его терпению. Он был им очень благодарен, искренно полюбил их, близость их была для него благотворна. Он спросил, за что их посадили в тюрьму, и женщины ответили: за то, что они баптистки. [31] Король улыбнулся и спросил:
31
Баптистами называются последователи религиозного учения, которое отвергает крещение детей и считает правильным лишь крещение взрослых.
— Разве это такое преступление, за которое сажают в тюрьму? Вы огорчили меня: я, значит, скоро с вами расстанусь, так как вас не будут долго держать из-за таких пустяков.
Женщины ничего не ответили, но лица их встревожили его. Он торопливо сказал:
— Вы не отвечаете? Будьте добры, скажите мне — вам не грозит тяжелое наказание? Пожалуйста, скажите мне, что вам ничего не грозит.
Женщины попытались переменить разговор, но король уже не мог успокоиться и продолжал спрашивать:
— Неужели вас будут бить плетьми? Нет, нет!
Женщины, смущенные и расстроенные, не могли, однако, уклониться от ответа, и одна из них сказала голосом, прерывающимся от волнения:
— О, добрая душа, твое участие раздирает нам сердце! Помоги нам, боже, перенести наше…
— Это признание!.. — перебил ее король. — Значит, эти жестокосердые злодеи будут тебя бить плетьми! О, не плачь! Я не могу видеть твоих слез. Не теряй мужества: я во-время верну себе свои права, чтобы избавить тебя от этого унижения, увидишь!
Когда король проснулся утром, женщин уже не было.
— Они спасены! — радостно воскликнул он и с грустью прибавил: — Но горе мне, они так утешали меня!
Каждая из женщин, уходя, приколола к его платью на память обрывок ленты. Король сказал, что навсегда сохранит этот подарок и скоро разыщет своих приятельниц, чтобы взять их под свою защиту.
Как раз в эту минуту вошел тюремщик со своими помощниками и велел всех заключенных вывести на тюремный двор. Король был в восторге: какое счастье увидеть наконец голубое небо и подышать свежим воздухом! Он волновался и сердился на медлительных сторожей, но наконец пришел и его черед. Его отвязали от железного кольца у стены и велели ему вместе с Гендоном следовать за другими.
Квадратный двор, расположенный под открытым небом, был вымощен каменными плитам. Узники прошли под большой каменной аркой и выстроились в шеренгу, спиною к стене. Перед ними была протянута веревка; по бокам стояла стража.
Утро было холодное, пасмурное, ночью выпал снежок, огромный двор был весь белый, и от этой белизны казался еще более унылым. Временами зимний ветер врывался во двор и мел по земле струйки снега.
Посредине двора стояли две женщины, прикованные к столбам. Король с первого взгляда узнал в них своих приятельниц. Он содрогнулся и сказал себе:
«Увы, я ошибся, их не выпустили на свободу. Подумать только, что такие хорошие, добрые женщины должны отведать кнута! — в Англии! — не в языческой стране, а в христианской Англии! Их будут бить плетью; а я, кого они утешали и с кем были так ласковы, должен смотреть на эту великую несправедливость. Это странно, так странно! Я, источник власти в этом обширном государстве, бессилен помочь им. Но берегитесь, злодеи, настанет день, когда я за все потребую отчета. За каждый удар, который вы нанесете сейчас, вы получите по сту ударов».
Широкие ворота распахнулись, и ворвалась толпа горожан. Они окружили женщин и заслонили их от короля. Затем вошел священник; толпа пропустила его и опять сомкнулась, снова скрыв их от взоров короля. Король услышал какие-то вопросы и ответы, но ни слова не мог разобрать. Затем начались приготовления. Стража забегала, засуетилась, то исчезая в толпе, то вновь появляясь; толпа мало-помалу смолкла, и водворилась глубокая тишина.
Вдруг, по команде, толпа расступилась, и король увидел зрелище, от которого кровь застыла в его жилах. Вокруг женщин были наложены кучи хвороста и поленьев, и какой-то человек, стоявший на коленях, разжигал этот костер!