Принц на белом костыле
Шрифт:
— Вирус лихорадки передается как при непосредственном контакте с больным человеком, так и воздушно-капельным путем. Едва вирус попадает в кровь, сразу начинает бешено размножаться, — продолжал просвещать нас Филиппок. — Температура тела повышается до 39 — 40°С, мучают сильнейшие головные боли; затем наступает расстройство сознания, а потом появляются кровоточащие язвы на теле, отмечается выпадение волос; возможна глухота.
— Мама моя! — дернулась Клавдия, теребя себя за волосы. — Ну-ка, Афонь, шепни мне чего-нибудь…
— Да подожди ты, — отмахнулась я и обратилась к Антону:
— Все?
— Почти.
Антон печально улыбнулся:
— Какому-нибудь психу, который решил, что подобное оружие даст ему власть над миром.
А в том, что это именно оружие, сомневаться не приходится.
— Да уж… — глубокомысленно изрекла Клюквина. Она перестала дергать себя за волосы, зато теперь задрала рукава джемпера и пристально рассматривала оголенные руки.
— А кто является первичным носителем вируса? — не унималась я. — Ведь не падает же он с неба?
— Не падает, — согласился Антон. — По-моему, Михаил что-то говорил о мартышках и каких-то крысах, но это я уже плохо слышал…
Мы с Клавкой подавленно молчали. Хмель из головы улетучился, а стресс — увы! — никуда не делся, наоборот, принял угрожающие размеры. Возможно, от него поможет избавиться крепкий здоровый сон…
Пожелав Клавдии и Антону спокойной ночи, я удалилась к себе. Однако со сном тоже вышла неувязочка: я честно пыталась заснуть, но стоило только закрыть глаза, как тут же грезились вирусы лихорадки Ласса. Отчего-то они были усатыми, хвостатыми и сильно напоминали разжиревших кроликов.
В конце концов мне пришлось оставить попытки попасть в объятия Морфея. В нарушение всех инструкций, полученных от Брусникина (он однажды и навсегда запретил мне звонить ему на работу. Исключение составляли лишь экстренные случаи), я набрала номер мобильника мужа. На мой взгляд, сейчас и был как раз тот самый исключительный случай: кто же, кроме любимого и любящего мужа, сможет внести некоторое успокоение в мои растрепанные чувства?!
— Ты чего не спишь? — недовольно поинтересовался Димка вместо приветствия.
— Никак не могу уснуть, — жалобно вздохнула я.
— Я ж говорил, выпейте водки и ложитесь…
— Уже выпили…
— Ну, так еще выпейте!
— Так ведь больше нету, Дим.
— Вы уговорили литр водки? — после недолгого молчания изумился муж.
— Так ведь на троих…
— Алкаши! И чего ты теперь от меня хочешь? Чтобы я еще за бутылкой сбегал?
Вместо ответа я всхлипнула.
— Афоня, — запаниковал супруг, — не реви!
У тебя классический синдром алкоголика: стоит принять «на грудь», сразу же пробивает на слезы. Вы закусывали?
— Мне страшно, Димочка! — пожаловалась я. — Кругом вирусы мерещатся, усатые и с хвостами…
— Белая горячка, — усмехнулся Брусникин, чем ужасно разозлил меня. Я отодвинула трубку от уха и, зажав ее в кулаке, прокричала:
— Ты черствый, равнодушный тип! Вместо того чтобы меня успокоить, ты издеваешься.
Солдафон! Чурбан бесчувственный!!!
Было слышно, как трубка что-то квакает. Меня это заинтересовало, и я снова приложила ее к уху.
— ..как я тебя
Еще бы не успокоило! Я почувствовала, как с плеч свалилась гора размером с Эверест, горячо заверила Брусникина в своих чувствах и на этот раз мгновенно заснула.
Утром я проснулась от ощущения того, что в мире что-то изменилось. Несколько минут я пыталась сообразить, что именно, а потом меня посетило-таки озарение: в квартире стояла непривычная тишина. Клавдия не носилась в поисках своих вещей, не оглашала дом истошными воплями и даже не звала завтракать, что грозило немедленной голодной смертью. Подобное поведение сестры было настолько необычным, что я серьезно обеспокоилась и пошла выяснять, в чем же, собственно, дело.
Дверь в комнату Клюквиной оказалась распахнутой настежь, постель смятой, а вот самой сестрицы в комнате не было. Не нашлась она ни на кухне, ни в ванной. Тут уж я испугалась по-настоящему.
— Клава! — крикнула я, еще раз обежав всю квартиру и заглянув во все шкафы и даже на балкон. Ответом мне была тишина.
Я уже хотела хлопнуться в обморок, как входная дверь открылась, и на пороге появилась Клюквина.
— Ты где ходила?! — набросилась я на сестру. — У меня и так нервная система пошатнулась, а тут еще ты со своими исчезновениями.
— Не ори, — сморщилась Клавдия.
Тут я обратила внимание, что вид сестрица имела довольно странный: блуждающий взгляд, загадочная улыбка… Может, похмелье?
— Я Антона Константиновича провожала, — сообщила сестра, опускаясь на тумбочку для обуви. — Хороший он все-таки, ласковый…
— И что? Ты снова решила пойти за него замуж?
— Я теперь как честный человек обязана выйти за него замуж, — глухо ответила Клавдия.
Сконфуженно хрюкнув, я поспешила скрыться в ванной.
Следующие три дня стали для нас с Клавкой самым кошмарным кошмаром. Димка приходил домой глубоко за полночь, молча ел и буквально падал на кровать. Утром так же молча завтракал и уходил на службу, оставляя нас обеих изнывать от нетерпения и любопытства. Пока шло следствие по делу Степана, Брусникин даже не думал рассказывать, как оно продвигается, и ужасно злился, если я пыталась задать какой-нибудь даже самый незначительный вопрос. Клавка, знавшая о крутом нраве Димыча не понаслышке, испуганно умолкала, едва мой супруг появлялся в дверях.
Рыжий Тоша стал довольно частым гостем в нашем доме. Уж и не знаю, что стало тому причиной: обычное любопытство или внезапно вспыхнувшие чувства к Клюквиной. Лично я склонялась к первому предположению, потому что сестрица в эти дни была особенно раздражительна и ее насмешки носили чересчур язвительный характер. К чести Антона Константиновича замечу — все Клюквинские уколы он сносил почти с библейским смирением.
В начале четвертого дня мучений мы с Клавдией собрались на кухне, провели небольшое совещание и постановили: дальше терпеть подобное бездействие невозможно, нужно срочно что-нибудь сотворить. В противном случае мы вполне можем перегрызть горло друг другу или кому-нибудь, кто случайно попадется под руку.