Принц на черной кляче
Шрифт:
Так продолжалось четыре года, пока Паша не решилась отправить сына в деревню подальше от органов соцопеки.
Люба снова попыталась пойти проверенным путем – закатить истерику, но на этот раз ничего не вышло. В ответ на злобное:
– Я не поеду с этим крабом! Мне стыдно! Или я, или он!
Мать, с трудом сдерживая возмущение, почти спокойно ответила:
– Хорошо. Выбрала. Поедет Петя. Теперь его очередь, ты достаточно отдыхала у моря.
– А… – Люба, привыкшая, что ее ультиматум обычно срабатывал безотказно, от неожиданности смогла только булькнуть.
– Не
Не по годам взрослый, мальчик давно уже разобрался в семейных отношениях. И платил отцу и средней сестре той же монетой – гнутой и потемневшей от ненависти.
Люба мгновенно полыхнула красным, задохнувшись от злости:
– Ах ты… ах ты, сволочь криворукая! Ты как меня назвал?!
– Повторить? Тебе что-то непонятно? Крысой – потому что похожа на крысу своим длинным носом, а сдохшей – потому что раздуло тебя от злости и тупости.
– Ненавижу! Чтоб ты сдох! Правильно папка хотел тебя удавить! – перешла на ультразвук девочка, топая от злости ногами.
– Люба! – ужаснулась мать. – Что ты такое говоришь? Как тебе не стыдно, это же твой брат! Побойся Бога!
– А чего его бояться, – прошипела девочка, сейчас действительно жутко похожая на крысу, – его нет! Нет твоего Бога, поняла! И вообще, я вот поеду к тебе на работу и расскажу там, что ты в Бога веришь! И тебя уволят!
– Ага, и нашей крысе жрать будет нечего, – процедил мальчик, медленно, с трудом поднимаясь из-за стола. – Потому как твой разлюбезный папочка ни фига не зарабатывает, а пьет и жрет за счет мамы. Сдохнете с голоду оба. А если ты еще раз гавкнешь что-то в адрес мамы, я тебе косы повыдергиваю!
– Ой-ой, испугалась! – начала кривляться Люба, но, встретившись с взглядом глубоко сидящих глаз брата, действительно испугалась – ей на мгновение показалось, что это отец смотрит на нее с такой брезгливой ненавистью.
Потому что Петя был удивительно похож на своего отца – такой же носатый, с узкими губами и скошенными книзу глазами. Правда, ростом повыше должен был быть, если бы не болезнь, и волосы у него были материнские – густые и светлые.
Но если присмотреться, сходство с отцом становилось не таким очевидным: нос у Пети не висел дулей, а имел четкий орлиный изгиб. Глаза были побольше, а уши имели вполне нормальный размер и не торчали лопухами. И подбородок волевой намечался.
Однако в целом сразу было ясно, чей он сын.
Чему сам Петя был совсем не рад. Больше всего на свете мальчик хотел, чтобы эти двое – отец и средняя сестра – навсегда ушли из их жизни. Как было бы славно жить вместе с мамой и Надей! И никогда-никогда не видеть рожу вечно пьяного папашки и крысиную мордочку Любки.
Но, каждый раз, когда Петя смотрелся в зеркало, он видел там отражение отца.
Мальчик ненавидел себя – свое лицо, свое немощное тело, свои скрюченные постоянным тонусом руки и ноги. Лицо – ладно, его никуда не денешь, а вот уродство свое, болезнь и немощь…
Если бы он был здоров! Над ним перестали бы насмехаться
Но самое главное – он бы смог защищать маму и Надю, когда эта пьянь начинала скандалить и драться. Пока же единственное, что мог мальчик, – закрыть своих женщин скрюченным тельцем, подставив его под кулаки отца.
В общем, в жизни семилетнего Пети было совсем мало светлого и радостного. И поэтому грядущая поездка к морю стала для мальчика настоящим событием.
Море! Он никогда не видел его своими глазами, только на картинке. Из-за Любки к бабушке его не отправляли, да он и не особо рвался – если не знаешь чего-то, то и не скучаешь.
Бабушку Фросю Петя видел всего один раз в жизни – когда та приезжала навестить внучат. Мальчику тогда было два года, и лица бабули он не запомнил. А вот мягкие теплые руки, ласковый воркующий голос, рассказывающий ему на ночь сказку о репке, сладкий запах пирожков с жерделой (дикими абрикосами) запомнил.
И очень скучал, постоянно спрашивая маму: когда же снова баба Фрося приедет?
Но мама лишь тяжело вздыхала и отводила глаза – вряд ли баба Фрося вообще приедет, пока папа живет с ними. Не смогла пожилая женщина сдержаться, когда Никодим устроил очередной пьяный скандал с побоями, вмешалась, попыталась защитить дочку и внучат.
И получила свою порцию люлей.
А потом зять взашей выгнал ее из дома, проорав вслед, чтобы духу той больше здесь не было!
И не было. Бабушка Фрося зареклась гостить у дочери, а вот к себе в гости… звала. И ждала внучат, и любила, и жалела.
И очень обрадовалась, когда узнала, что к ней наконец приедут Надюша и Петечка. А Люба не приедет (эта новость вызвала радостное ликование кузенов и облегченный вздох старшего поколения).
Хотя хитрая девчонка, сообразив во время скандала, что наговорила лишнего, попыталась исправить ситуацию, подбежав к матери и умильно заглянув в глаза:
– Мамочка, прости, я не хотела! Я больше не буду! Я на самом деле очень-очень люблю Петечку, просто я разозлилась, вот и наговорила лишнего. Я поеду вместе с ним и Надечкой, буду помогать им!
– Тогда я не поеду, – угрюмо процедил Петя, исподлобья глядя на сестру. – Мам, не верь ей. Она все врет.
– И ничего не вру! – недобро зыркнула на него девочка, но тут же нацепила на лицо фальшивую улыбку: – Я тебя действительно люблю, ты же мой братик!
– Мам, я серьезно, – упрямо поджал губы мальчик. – Если Любка поедет к бабушке, я не поеду.
– Ну зачем ты так, Петюшка, – расстроенно покачала головой мать, – не надо отвечать на зло злом, обиду таить, надо…
– Да кто тебя спрашивать-то будет! – вмешалась Люба, решив, что мать на ее стороне. – Ты ж почти как чемодан – куда поставят, там и стоять будешь. И никуда на своих кривых ножках не убежишь, понял!