Принц Полуночи. Трилогия
Шрифт:
– Представляю. Они и полковников – не очень, – кивнул Тир, многозначительно глядя на Алекса фон Ольтана.
– Отстаешь от жизни, Суслик. – Тот подвигал челюстью и надул щеки.
– Мундир полковничий, – буркнул Тир.
– А это потому, что его величество не счел нужным предупредить о производстве меня в генералы.
– Можно подумать, за сутки ты успел бы пошить мундир, – недовольно заметил Эрик, – производство я только вчера подписал.
– В Лонгви мне бы все за два часа сделали, – парировал фон Ольтан.
–
– Есть отставить! – Алекс вытянулся. – Разрешите приступать, ваше величество?
– Разрешаю. Идите, барон.
Эрик вздохнул и, глядя вслед Алексу, отвел Тира в сторону.
– Они сейчас приступят, продолжат на шлиссдарке по пути в столицу, а Старая Гвардия, видишь ли, не желает праздновать победу в компании генералитета, а желает пьянствовать в гарнизоне. Ты как? У вас ведь все уже готово к переброске в Рогер? Твой присмотр не нужен. Полетишь с нами?
– Чего ради?
– Мне казалось, ты хочешь как можно скорее вернуться домой.
– Хочу, конечно. Но если я за ними не пригляжу, от гарнизона ничего не останется.
– М-да. Как у тебя дома-то?
Тир пожал плечами. Пока его не было дома, там все было в порядке. Если не считать того, что Гуго отчаянно нуждался в его присутствии. Если не считать того, что Катрин сходила без него с ума… а с ним – сходила с ума гораздо быстрее. Интересно, если она окончательно рехнется, это поставят ему в вину?
– Вопрос не имеет смысла, – сказал он, подумав. – Ни я, ни вы ничего уже не изменим. Я выполняю свои обязанности и буду их выполнять, независимо от того, что происходит у меня в доме. Это все.
– Царь хотел купить тебя.
– Да? Сколько предложил?
– Понятия не имею. Я сказал, что ты не продаешься.
– Это неправда.
– Знаю.
Вечер не удался, как, впрочем, любой вечер, связанный с празднованием чего бы там ни было. Можно было предположить, что празднование такого значительного события, как окончательная победа в многолетней серии войн, окажется гораздо неприятней, чем празднование какого-нибудь банального Солнцеворота, так что Тир ничему не удивлялся и ничем не проявлял недовольства.
Он держался в стороне и постарался, чтобы о нем забыли как можно скорее. Как обычно, фокус сработал. Тир убедился, что искать его не станут, и ушел в ангар. Задурить голову старогвардейцам, конечно, не получится, но они давно привыкли к тому, что Суслик – тварь, гуляющая сама по себе, непьющая и на праздниках бесполезная.
В ангаре было хорошо. Во-первых, там была Блудница, а во-вторых, снаружи стояли часовые, глубоко огорченные своим отсутствием на празднике жизни. Часовых было в два раза больше, чем обычно, поскольку ситуация внештатная – война закончилась, теперь никому не возбраняется использование магии, и от кертов можно ожидать любой пакости.
Много ли надо демону, которого тошнит от человеческой радости? Да почти ничего не надо – смыться от всех и присосаться пиявкой к людям, никакой радости не испытывающим.
Только Падре все равно его отыскал. Вошел в ангар с шинелью, висящей через руку, посмотрел и констатировал:
– А. Так ты в куртке ушел. А я подумал – замерзнет Суслик, жалко будет.
Он бросил шинель на Блудницу. Уселся рядом с Тиром. Помолчал. Потом спросил:
– И как оно?
– Бессмысленно, – ответил Тир.
– А ты пробовал что-нибудь предпринять? Она ведь любит тебя по-настоящему, и она далеко не дура.
– Надеюсь, Гуго надоест ей лет через пятнадцать.
– Почему бы вдруг?
– Потому что он будет похож на меня. Потому что она начнет его бояться. Нет, Падре, ничего я предпринимать не пробовал и не стану. Она и так не в себе… Пусть лучше выучится поскорее и займется чем-нибудь более осмысленным, чем попытка ужиться под одной крышей с двумя демонами.
– Где она учится?
– В Лонгви. В институте финансов.
– Молодец.
– Да уж.
Они замолчали. Падре медленно цедил что-то прямо из бутылки. Тир смотрел в пол и ждал, пока Падре уйдет. Впрочем, тот не мешал – умел не мешать, даже когда вроде бы приходил не к месту и не ко времени.
– Чтобы она перестала бояться, – вдруг подал голос Падре, – она должна быть хоть в чем-то уверена. Должна знать тебя хоть немного.
Тир ограничился пренебрежительным фырканьем. Тоже – открытие! Это и дураку ясно: того, что знаешь, – не боишься.
– Но я задаюсь вопросом, – продолжил Падре, не обращая внимания на пренебрежение, – а есть ли хоть что-то, что она могла бы знать?
Тир поднял бровь и покосился на Падре с некоторым уважением:
– И давно ты задаешься такими вопросами?
– Со времен охоты, пожалуй.
– Два с половиной года… И с чего вдруг?
– Я заметил, – Падре качнул бутылкой, – что ты знаешь всегда и обо всем, что происходит с нами и с Эриком. Когда мы охотились, это стало очевидным. Мы говорили об этом, если помнишь.
«Давно хотел спросить: ты печешься о нашем душевном состоянии для себя или для Эрика?»
Да. Он помнил. Но каким образом одно вытекает из другого?
– Это несложно. – Падре пожал плечами. – Ты знаешь о нас все, а мы, и Эрик в том числе, знаем только то, что видим, когда видим тебя. Ты – как вывернутое наизнанку зеркало, подстраиваешь оригинал под отражение и становишься таким, каким мы хотим тебя видеть. Иллюзии. Морок. Как ты живешь, чем дышишь, уходя с поля, – никому не известно. И я подумал, Суслик, что ведь никому не известно, живешь ли ты вообще, когда не летаешь с нами. Есть ли ты на свете, когда тебя никто не видит?