Принц приливов
Шрифт:
Мой отец поправлялся; визиты Крауса, для которого ночи были самым тяжелым временем, становились все длиннее. Порою одиночество избранного им пути становилось невыносимым. Священник тосковал по простым дружеским отношениям вроде тех, что существовали между жителями деревни.
После захода солнца Гюнтер Краус поднимался на колокольню и засиживался там далеко за полночь. В моем отце он нашел идеального друга, у которого всегда имелось время для общения.
— Почему вы стали священником? — как-то спросил отец.
— В Первую мировую я оказался в траншеях на территории Франции. Тогда я поклялся,
— Вам никогда не хотелось жениться, создать семью?
— Я очень некрасив, — бесхитростно ответил священник. — В молодости я не отваживался даже обратиться к девушке.
— У меня есть сын. Его зовут Люк.
— Хорошо. Это очень хорошо… Я часто думаю, каким мог бы быть мой сын. Иногда представляю себе сыновей и дочерей, которых у меня никогда не было и не будет.
— Вы когда-нибудь любили женщину? — полюбопытствовал отец.
— Однажды. — Священник вздохнул. — В Мюнхене. Я любил очень красивую женщину, ее муж был банкиром. Очаровательная женщина. Думаю, я ей тоже нравился, только как друг. Она была очень светлой, но со множеством проблем. Приходила ко мне за советами, и я давал их. А потом полюбил ее. Полагаю, и она любила меня, по-дружески. Я говорил, что ей нельзя уходить от мужа, поскольку такова воля Божья. Но супруг бил ее. В итоге она оставила его и уехала к матери в Гамбург. Когда она пришла проститься, то поцеловала меня в щеку. Я часто размышлял о поездке в Гамбург. Мне казалось, что я люблю ее больше, чем Бога. Но я так ничего и не предпринял.
— И что же вы не отправились в Гамбург и не постучали к ней в дверь?
— Я боялся Бога.
— Знаете, Гюнтер, Бог бы вас понял, — рассудил мой отец. — Он не напрасно сотворил ту женщину такой привлекательной. Возможно, Бог потратил на это много времени. У нее была красивая фигура?
— Перестаньте, — взмолился отец Краус. — Я же священник и не замечаю подобных вещей.
— Ну да, конечно.
— У нее была красивая душа. Надеюсь встретить ее в другой жизни.
— А вообще-то, Гюнтер, я рад, что вы не поехали в Гамбург.
— Думаете, это был бы грех?
— Нет, просто тогда бы вас не было в этой церкви, когда мне понадобилась помощь.
— Но зачем вы избрали мою церковь? Я об этом не просил.
— Зато вы спасли жизнь ковбою. — Отец поднял голову с подушки и пристально посмотрел на священника. — Когда война закончится, жду вас в гости.
— Увы, эта война вечна. Гитлер безумен. Каждый день я прошу Бога сделать Гитлера хорошим человеком. Но для Бога мои молитвы ничего не значат.
— Из куриного помета куриный салат не сделаешь.
— Простите, не понимаю.
— Да поговорка такая.
— Я усердно молюсь. Но Гитлер остается Гитлером.
В ночь, когда отец покидал колокольню, над Германией светила полная луна. К его левой руке постепенно возвращалась чувствительность, однако лицо оставалось частично парализованным. Священник принес отцу одежду для путешествий. Они в последний раз ужинали вместе. Отец, тронутый участием Гюнтера Крауса, пытался найти слова и отблагодарить старика, но не мог подобрать нужных фраз, и потому ужин завершился почти в полном молчании.
После еды
— Генри, я принес вам мотыгу. Возьмете с собой, — велел священник.
— Это еще зачем?
— Если вас увидят, то примут за крестьянина. Когда устанете, можете спать в амбарах. Только прячьтесь как следует, Генри. Я собрал вам продуктов, но их надолго не хватит. А теперь, Генри, вам пора.
— Вы были так добры ко мне, — произнес отец, захлестнутый чувством любви к этому немцу.
— Вы нуждались в помощи, Генри.
— Вас никто не заставлял помогать мне. Но вы сделали это. Даже не знаю, как вас благодарить.
— Я рад, что вы появились. Это дало мне шанс быть священником. Когда в первый раз Бог меня испытывал, я повел себя не как священник.
— Что за первый раз?
— Задолго до вас ко мне обратилась еврейская семья. Главу семьи я хорошо знал. Он был торговцем из соседнего города. Хороший человек. У него было трое детей. Все девочки. Милая жена, очень полная женщина. Однажды вечером он пришел ко мне и сказал: «Патер, пожалуйста, спрячьте нас от нацистов». Я отказался, что уже достаточно плохо. Но мой страх был настолько велик, что я выдал их нацистам. Они погибли в Дахау. Я пытаюсь искупить свою вину перед семьей Фишеров. Прошу Бога сделать что-нибудь, что смоет кровь этой семьи с моих рук. Но даже Бог не настолько могуществен. Даже Он не в силах этого сделать. Мне не скрыться от глаз Фишеров. Они пристально наблюдают за мной, когда я служу мессу, насмехаются над моим священническим призванием. Они знают всю правду о Гюнтере Краусе. И только потому, что я сдал этих людей нацистам, я оставил у себя вас, Генри. Я бы не вынес еще пары глаз, следящих за мной. Я очень многого боюсь. Очень многого.
— Горькая история, — вздохнул мой отец. — Значит, я и у Фишеров в долгу. После войны я навещу вас. Мы поедем в Мюнхен пить пиво и волочиться за женщинами.
— Генри, я же священник. Я не волочусь за женщинами. Я молюсь, чтобы Бог благополучно вернул вас вашей семье. Молюсь ежедневно. Я буду скучать по вам, Генри Винго. Теперь идите. Время позднее.
— Но прежде я хочу кое о чем попросить.
— О чем, Генри?
— Это бывало, когда вы служили мессу. После слов Agnus Dei. Вы понимаете? Я слышал, как вы говорили это тем троим женщинам, что приходят в церковь. После звона колоколов вы давали женщинам какое-то угощение. Я видел это в первое утро.
— Это, Генри, называется причастие. Я давал им вкусить от тела и крови Христовой.
— Причастите меня перед уходом.
— Нет, Генри, это невозможно, — возразил священник. — Для этого вы должны быть католиком.
— Тогда я стану католиком, — непоколебимо заявил отец. — Сделайте меня католиком. Прямо сейчас. Возможно, это принесет мне удачу.
— Все не так просто, Генри. Прежде чем стать католиком, вам нужно многое узнать.
— Гюнтер, обещаю, что все изучу, но позже. Сейчас нет времени. Война как-никак. Помните, вы меня крестили, совершали надо мной обряд соборования? Черт побери, причастие мне никак не повредит.