Принц с опасной родословной
Шрифт:
– Ну не все… – заметила я.
И мягко вернула разговор к бывшему милиционеру Григорию Пахоменко. По словам бабки, осужден он был неправильно. Пришлось еще минут пятнадцать послушать про остающихся на свободе мерзавцев (в основном чиновников и их сыночков), по которым давно тюрьма плачет, про наших родных мужиков, которым мерзавцы жизнь ломают, а затем про их баб-предательниц. Последнее меня заинтересовало: историю-то осуждения Пахоменко я уже знала от Андрюши. Бабка же теперь сообщала что-то новенькое.
Гришина жена (шалава крашеная) недолго
– Хороший мужик в тюрьме сидел, а эта шалава шлялась!
Примерно года через два после осуждения Гриши Надька все-таки привела хахаля в дом – на постоянное место жительства. По словам Людмилы Никифоровны, Надька-шалава купилась на деньги.
Гриша в тюрьме ничего не знал о происходящем дома. Надька ходила к нему на свидания и ничего не рассказывала. А тут он вышел – и…
Людмила Никифоровна, предполагавшая, что Григорию потребуется помощь после выхода из тюрьмы, была наготове. Тут же забрала его к себе, выделив маленькую комнату. Она уже давно собиралась ее кому-то сдать, но ведь не пустишь же в дом чужого человека? А Гриша – почти родной, сын подруги. Запой пройдет – на работу устроится, Людмиле Никифоровне помогать будет. А то на пенсию не прожить.
– А вы одна живете? – уточнила я.
– Одна, – кивнула собеседница. – Сын у своей шалавы.
Описание собственной невестки почти в точности повторяло описание шалавы Надьки. Невестке, правда, досталось побольше. Я поняла, почему ее сын с женой проживают в другом месте.
Но мне все-таки хотелось поговорить лично с Григорием Игоревичем. Поэтому я спросила у Людмилы Никифоровны, нельзя ли все-таки разбудить Гришу.
– Пошли, – бабка поднялась из-за стола. – Помогать будешь. Я убедилась: ты – девушка приличная, в газету статьи пишешь, по телевизору выступаешь, наши все тебя во дворе знают. Ох, нашим интересно будет, что ты ко мне приходила, – повторила она. – Я всем расскажу. А ты замужем?
– Почти, – ответила я туманно и легонько подтолкнула Людмилу Никифоровну в сторону комнат.
– Гришенька, к тебе девушка пришла! – воркующим голосом объявила Людмила Никифоровна, заходя в комнатушку площадью не более десяти метров. Мебель в ней была старая, похоже, еще вывезенная из коммуналки – или так обветшала за многие годы.
Гриша лежал на продавленной тахте в тренировочных штанах и черной футболке. Несмотря на открытую форточку, запашок в комнате стоял душевный. Сразу же захотелось закусить.
– Гришуня, вставай! – нараспев произнесла бабулька.
Пахоменко буркнул себе под нос что-то неопределенное.
– Ах ты, мерзавец! – взвизгнула бабка, видимо, она смогла различить слова. – Ну я тебе сейчас
Сухонькая невысокая старушка оказалась очень сильной. Несмотря на то что Гриша был практически в два раза больше ее и по весу, и по росту, она смогла стащить его с кровати, подставила ему свое плечо и потянула в ванную. Мне приказным тоном крикнула, чтобы включала холодную воду. Я побежала вперед и включила.
Затем с Гриши быстро сняли тренировочные, семейные и футболку и его самого скинули в ванну, которая для такого тела явно была маловата. Людмила Никифоровна окатила его холодной водой, Гриша заверещал, хотел выпрыгнуть из ванны, Людмила Никифоровна рявкнула мне: «Держи его!» – сама навалилась сверху. В итоге мы с ней тоже промокли, но результат был достигнут: Гриша вполне осмысленно посмотрел на меня. Моргнул, снова посмотрел.
– Ты?! – спросил. – Или белая горячка? – добавил более тихим голосом.
– Узнал? – проворковала Людмила Никифоровна. – Вот и хорошо. Это приличная девушка. В газете работает. По телевизору ее показывают. Я теперь смотреть буду – если только она не во время сериала идет. Ты когда идешь? Можешь там у начальства своего попросить, чтобы тебя на другое время перенесли? А ты, Гриша, знаешь, что она замуж пока не вышла? Так что ты, Гришуня, не теряйся. Тебе жениться надо. Матушка твоя покойница перед смертью меня просила за тобой присматривать. А я тоже старая. Мне вот тебя женить на хорошей девушке – и умирать можно спокойно. Гриша, ты помнишь: я не хочу, чтобы меня сжигали? Положишь меня на Серафимовском, рядом с Николаем Петровичем. Царствие ему небесное, святой человек был. – Людмила Никифоровна перекрестилась. – И закажешь нам одну плиту на двоих. Чтоб душевно написали… А то мне нынешняя плита не нравится. Я говорила сыну. А он свою шалаву послушал.
– Людмила Никифоровна, не могли бы вы мне рассольчика принести? – вклинился Гриша в эмоциональную бабкину речь.
– Да-да, конечно, милок. Понимаю, тебе надо. Сейчас-сейчас. А ты, Юля, помой-ка его пока, как следует.
И Людмила Никифоровна выпорхнула из ванны. Я стояла, прислонившись к стене с несколько обалделым видом. Мы встретилась глазами с Гришей, потом он вспомнил, что не одет, совершил странный прыжок, то есть попытался, – видимо, хотел дотянуться до своих штанов или хотя бы трусов, но поскользнулся и с грохотом рухнул в ванну, взвыл, выматерился, но больше ничего не успел – к нам ворвалась Людмила Никифоровна со стаканом рассола.
– Что такое? Григорий, ты что, к девушке приставать думал? Я понимаю, ты в тюрьме изголодался, но нельзя же так! Что девушка о тебе подумает?
– Дайте мне нормально помыться, – процедил Гриша. – Юля, выйди, пожалуйста.
– Да, правильно, – кивнула Людмила Никифоровна. – Нечего тебе, Юля, на голого мужчину смотреть. Молодая еще. И незамужняя.
Я процедила, что ничего нового не увидела, и сообщила: мне тридцать лет, после чего с большой радостью вышла в коридорчик и выдохнула воздух, приказывая себе успокоиться.