Принц шутов

Лоуренс Марк

— Гммм. — Я почесал яйца. Чужие блохи — не столь большая цена за удобство сна в нормальной постели. — Не думаю, что он скажет мне за это спасибо.

— Нужды Снорри не имеют значения, принц Ялан. Зло, овладевшее им, должно быть выжжено. Ее нужно обратить в огонь и…

— Ее? Значит, ты знаешь ту, что едет со Снорри? Старая приятельница, да?

— Всякий раз, издеваясь надо мной, ты подвергаешь свою душу опасности, Ялан Кендет. Я — слуга Бога на земле, сошедший с небес. Зачем…

— Зачем Бог сотворил блох? Разве он тебе сам не говорил? А, попалась, паразитка! —

Я раздавил ее ногтем. — Ну и что у нас сегодня, Баракель? Что-то полезное, что мне нужно знать? Давай-ка послушаем эту божественную мудрость.

Не то чтобы я не верил, что он ангел, и уж тем более я не рвался обсуждать возможность существования таковых — у меня на шее все еще были синяки от пальцев мертвяка, — просто я считал, что конкретно Баракель — не лучший образчик. В конце концов, ангелы должны быть такими величественными, в золоте и перьях, с пылающими мечами, и изрекать мудрость на разных языках. Я не ожидал, что ангел будет прятаться и бубнить мне в ухо поутру, что пора вставать, да еще и голосом, подозрительно напоминающим отцовский.

Баракель немного помолчал, потом петух проорал дурным голосом осанну рассвету, причем совсем близко, и я решил, что ангел уже ушел.

— Темные путники на дороге. Рожденные пламенем. Принц послал их. Принц тьмы и мщения, принц молний. Принц терний. Они — его порождение. Посланцы грядущей судьбы.

Эта тирада заставила меня, опять было задремавшего, встрепенуться.

— Какая чушь — что-то подобное расскажет за полмедяка предсказательница из Тэпрутова цирка. — Я еще раз зевнул и снова почесался. — Какой принц? Какая судьба?

— Принц терний. Тот, чей род обрушит небеса в пекло и раскроит мир на части. Его дар — смерть ангелов, смерть…

И, к счастью, он притих, а солнце тем временем расчистило горизонт за пределами моей заплесневелой каморки.

Я потянулся, зевнул, почесался, поразмышлял о конце всего сущего и снова заснул.

Мы покинули постоялый двор, предварительно позавтракав потрохами и жареной картошкой и запив их легким пивом. Пока что прославленная анкратская кухня казалась наименее приятным из того, что было в этой стране, но, когда едешь на лошади много недель подряд, вырабатывается такой аппетит, что сожрать можно что угодно. Даже лошадь.

Снова выехав на дорогу, ведущую в Рим, с грязной тропки, я привычно предался мечтаниям, тем, что вполне могут доконать вас в пустынной местности, но это та роскошь, которую нам предоставляет цивилизация. Я сообразил, что понятия не имею, что за штука печень, и что точно больше не буду такое есть, тем более на завтрак, тем более с чесноком.

Снорри прервал мои размышления, показав вперед, на дорогу. Группа потрепанных путников направлялась на север к городу Крат, перегородив нам путь; кто-то катил тачки, другие тащили пожитки, а при некоторых были лишь лохмотья. И ни единой чистой руки или ноги: все были перемазаны какой-то черной грязью.

— Беженцы, — сказал Снорри.

Темные путники. В голове прозвучало эхо пророчества Баракеля.

Когда мы их нагнали, оказалось, что у многих были еще свежие открытые

раны, и все, мужчины, женщины и дети, были черны от сажи или засохшей грязи, а может, от того и другого. Снорри подогнал Слейпнир поближе и извинился. Я последовал за ним, стараясь не дать никому из них дотронуться до меня.

— Что здесь произошло, друг?

Снорри наклонился с седла к высокому дядьке, по-крестьянски тощему, с уродливой рваной раной на макушке.

Тот посмотрел на него безо всякого выражения.

— Набег.

Едва слышно пробормотал.

— Откуда?

Но человек уже отвернулся.

— Норвуд, — ответила седая прихрамывающая женщина. — Сожгли его. Теперь у нас ничего нет.

— Войска барона Кента? Анкрат воюет?

Снорри нахмурился.

Женщина покачала головой и сплюнула.

— Набег. Люди из Ренара. Всё сжигают. Иногда рыцари и солдаты, иногда всякий сброд. Дорожная грязь.

Она отвернулась и опустила голову, погруженная в свое горе.

— Простите.

Снорри не пытался подбодрить ее или заверить, что все образуется, но он хоть что-то сказал. Я бы и этого не смог. Он натянул поводья, и мы поехали дальше.

Мы проехали сквозь нестройные ряды беженцев, которых было, наверно, человек тридцать, и прибавили скорости. Какое облегчение, что вонь осталась позади. Я пробыл бедняком пару дней, и мне не понравилось. Те, кто уцелел в Норвуде, и так были бедны, а сейчас у них и вовсе не осталось ничего, кроме нужды.

— Они надеются броситься к ногам короля Олидана и умолять о милосердии, — сказал Снорри. — Такова мера их отчаяния.

Меня по-прежнему раздражало, что Снорри столько знает о странах, от которых его родину отделяет целое море. Естественно, я слышал об Олидане. Его репутация достигла даже моего уютного мирка: бабка жаловалась на его интриги. Но кто там правил в Кеннике и какие отношения связывали Анкрат и его болотистого соседа, я не имел ни малейшего представления. Снорри упрекнул меня за пренебрежение к истории империи, но я сказал ему, что история — это всего лишь устаревшие новости, пророчества, которые уже не удастся продать. Меня больше интересовали текущие события. Особенно текущие события моей жизни, каковые могли сильно измениться в Крате. Будут женщины, вино и песни — все, чего мне так не хватало в нашем долгом и тягостном путешествии — особенно женщин. К тому же где еще искать мудрецов, способных снять оковы Молчаливой Сестры, привязавшие меня к Снорри?

Дорога на Рим несла нас быстрее реки, и мы увидели впереди город Крат, когда солнце опускалось за его башни, вырисовывая черные контуры шпилей и стен. Я слышал, что столица Олидана соперничает в роскоши с Вермильоном и здания там поистине великолепны. Мартус пару лет назад ездил туда с дипломатической миссией и расписывал анкратский дворец как руины какой-то башни Зодчих, но мой брат склонен приврать, а меня вскоре ждала возможность проверить все лично.

— Мы его объедем.

Снорри ехал теперь позади, и, когда я оглянулся, его лицо было в тени, лишь брови и скулы розовели в закатных лучах.