Принц шутов
Шрифт:
— Да просто убей меня уже, а?
Я перевернулся. Все тело болело. Должно быть, я спал с открытым ртом, потому что, судя по привкусу на языке, крысы всю ночь пользовались им как общественной уборной.
— Как подобное тебе создание вообще могло явиться на свет?..
И тут Баракелю отказало то ли воображение, то ли красноречие.
Я с трудом разлепил один глаз. Дневной свет резанул, словно бритва, просочившись сквозь тяжелые ставни и осветив грязную комнату. Я провел рукой по груди и вспомнил, как кто-то меня толкнул. Раздет? Мой медальон! Я вскочил, причем желудок подскочил даже живее, и едва не уделал спинку кровати. Одежда моя была
— Прикройся, несчастный! Здесь дама.
Я поморщился, услышав голос ангела, шкрябающий гвоздем по доске моей души.
— Аааааабооооже, — только и смог ответить я, вытер рот и попытался выпрямиться, так что голова моя показалась из-за спинки кровати.
На другой стороне, за морем изгаженного белья и серой шерсти, Эмма натягивала поношенные кожаные штаны. Даже в столь деликатном состоянии я не мог не восхититься ее подтянутым, пусть и весьма грязным телом, прежде чем оно скрылось из виду. Она повернулась, застегивая куртку поверх туго перебинтованной груди, на лице были написаны веселье и легкое отвращение. Ей было за тридцать — может, ближе к сорока. Даже несмотря на короткие волосы и сломанный нос, я не мог понять, как раньше не догадался, кто она такая.
— Моя тайна. — Она посерьезнела и схватила себя между ног. — Вякнешь — и я порежу тебя, будешь выглядеть там прямо как я.
Вдруг я понял, что не вижу в ней ничего женского.
— Какие тайны, брат Эммер?
— Именно.
Она кинула мне медную крону, вытащила нож, служивший до тех пор задвижкой в двери, и вышла.
Один среди всего этого разгрома, я задумался. Вот это тетка! Я снова забрался в кровать.
— Нагой, подобно Сатане, и облаченный в грех! — провыл Баракель (по крайней мере, так мне показалось). — Найди священника, принц Ялан, и… — Где-то далеко солнце рассталось с горизонтом, и он заткнулся. Дневной свет уже вовсю лился сквозь ставни, и я натянул одеяло на раскалывающуюся голову. Боль усилилась. Несколько минут я катался по кровати с несчастным видом, хватаясь за виски, потом сообразил, что часть ощущений вообще-то вызвана тем, что спинка кровати колотится об стену из-за чьих-то ударов. Я накрыл голову руками, потом передумал — уж больно мерзким был матрас, ладно, скажем прямо — гаже не бывает. Я просто заткнул уши и понадеялся, что мир оставит меня в покое и что развеселый сосед за стеной наконец утомится. Или сдохнет.
Позже царящая в комнате вонь заставила меня, все еще шатающегося от вчерашней выпивки, доковылять до двери, завернувшись в жиденькое одеяло и прижимая к груди большую часть своей одежды, сапоги и меч. Монету Эммы я тоже прихватил. Великая вещь бережливость. Рубашку я оставил в подарок следующему жильцу — разумеется, предварительно забрав медальон моей матери.
— …трахался лучше некуда. — В дверях соседней комнаты, лицом внутрь, стоял мужчина. Со спины он напоминал старшего из двух наемников, сидевших в нише прошлой ночью. — Ну что, пойдем?
— Скажи им — через час. Я буду готов через час. — Это тот, что помоложе, внутри.
Старший пожал плечами и ушел, закрыв за собой дверь. Женщина в комнате сказала что-то о принце, но я толком не расслышал — дверь помешала. Мужчина — это был действительно
До меня дошло, что одежду можно натянуть на себя и не тащить ее в руках. Я оделся, не без труда — очень уж все болело, — и спустился по лестнице.
В баре было уже почти пусто, разве что горстка братьев, дремлющих за столами, уронив голову на руки, и Снорри посередине, атакующий сковородку яичницы с беконом. Рядом с ним сидел темноволосый человек из коридора.
— Ял! — заорал Снорри так громко, что у меня голова опять начала раскалываться, и помахал мне. — Выглядишь паршиво, иди-ка поешь!
Я решил повиноваться и сел за стол на таком расстоянии от его завтрака, какое мог выдержать мой желудок.
— Это Макин.
Он ткнул вилкой с беконом в своего соседа.
— Обалдеть как рад, — сказал я, не чувствуя ничего подобного.
— Взаимно, — вежливо кивнул Макин. — Похоже, в этом заведении клопы — сущие звери.
Он посмотрел туда, где из-под моей распахнувшейся куртки виднелись грудь и живот.
— Вот дьявол!
Меня и правда покусали. Следы зубов Эммы выглядели как большущие оспины.
— Одна женщина сказала, вы с братом Эммером вчера что-то не поделили?
Снорри засунул в рот чуть не полсвиньи и пальцем заправил свисающие лохмотья бекона.
— Этот Эммер ушлый малый, — сказал Макин и закивал. — Шустрый такой, и в голове что-то да есть.
Он постучал себя по лбу.
— Да нет. — Я решил не распространяться. — Все в порядке.
Снорри сомкнул губы и принялся жевать, косясь на мои укусы. Я запахнул куртку.
— Да дело твое, — сказал он, подняв бровь.
— Каждый выбирает свой путь сам, — сказал Макин и потер подбородок.
Я вскочил на ноги — и тут же пожалел о столь резком движении.
— Да чтоб тебя, сижу, понимаешь, и смотрю, как ты жрешь свинью, как… как…
— Свинья? — подсказал Снорри. Он поднял тарелку и соскреб жареные яйца прямо в рот.
— Мне нужно помыться, переодеться во что-то приличное и поесть в сколько-нибудь цивилизованном заведении. — Голова раскалывалась, видимо желая, чтобы я треснул пополам. Я ненавидел весь мир. — Встретимся в полдень у ворот замка.
— Уже полдень!
— В три часа! — крикнул я из дверей и выполз на свет божий.
Солнце взирало с запада на то, как я карабкался по высокому холму к наружным воротам Высокого замка. Я отмылся от дорожной грязи в бане, так, что вода стала черной, постригся, усмирил головную боль порошком, в действенности которого аптекарь торжественно поклялся, заметив, что он также помогает от чумы и водянки. И наконец я купил свежую льняную рубашку, которую без труда подогнали по фигуре, бархатный плащ с опушкой из того, что выдавали за горностая (на самом деле это, видимо, была белка), и посеребренную пряжку. Не то чтобы этот наряд был достоин принца, но в нем я хотя бы сойду за дворянчика, если ко мне не будут слишком приглядываться.
Снорри не явился. Я подумал, не пойти ли одному, но решил, что не стоит. Мало того что иметь телохранителя вроде как престижно, так еще я находил пользу в том, что кто-то охранял мое тело. Особенно псих под два метра ростом, здоровенный и невольно заинтересованный в том, чтобы не дать мне умереть.
Прошло, наверно, еще с полчаса, прежде чем я заметил внизу на широкой улице своего норсийца. Он вел на поводу Слейпнир и Рона, но хотя бы догадался не прихватить с собой никого из братьев.