Принц
Шрифт:
Поэтому сейчас, когда отец Уесли наблюдал за ней краем глаза в полнейшей тишине, пока вез ее и Уеса к гостевому домику, Нора сказала себе то же самое. За удар стеком новорожденного жеребенка она могла получить, по крайней мере, год в тюрьме за жесткого обращение с животными. Даже сейчас она хотела свернуться в клубочек, и плакать или блевать, или все сразу. Но ее нутро говорило, что это для того чтобы Скаковая Красотка нашла силу воли встать и жить, наблюдая за болью своего ребенка. Это сработало. Кобыла не только снова встала на ноги, она, по-видимому заработала уважение отца
Пожилой мужчина подъехал к гостевому дому и Уесли первым вышел из машины. Протянув руку, он ждал, и Нора с грацией английской герцогини, выходящей из кареты, приняла ее.
– Благодарю вас, Сэр, - ответила она, когда ее ноги коснулись земли.
– И спокойной ночи, мистер Райли.
Нора повернула голову и улыбнулась отцу Уесли через плечо. Кингсли научил ее этому маленькому жесту, никто не умел флиртовать как этот француз.
– Спокойной ночи, сын. И вам, мадам.
Она отправилась к дому, не дожидаясь Уесли. Она слышала, как он перешептывается с отцом. Обычно она бы извела себя, чтобы узнать, что они говорят о ней, но сейчас ей было наплевать. Все, что она хотела - это добраться до дома и найти ванную.
Пять минут, молилась она. Просто останься вне дома на пять минут, Уесли.
Нора добралась до ванной, заперла за собой дверь и исторгла все, что съела после ланча. Массы поднимались и быстро и резко выходили, так резко, что глаза заслезились и живот болел так, будто ее били. Она смыла рвоту и зашла в душ. Горячая вода текла вниз сокрушительными волнами, пока Нора пыталась избавиться от промокшей одежды.
Когда она услышала, как открылась дверь, она поспешно взяла себя в руки.
– Я в душе, Уес. Я вся в лошадиной плаценте.
– Да, я тоже. Подвинься.
Нора невесело рассмеялась, когда Уесли оказался рядом с ней, тоже полностью одетый.
– Хорошая идея, - сказал он, поднимая руки и расстегивая ее мокрую рубашку.
– Душ и прачечная одновременно.
– У меня вообще всегда только хорошие идеи.
– Начинаю подозревать, что так и есть, – он застонал от отчаяния, когда рубашка Норы осталась прилипшей к ее мокрому телу. В мгновение ока он просто разорвал ее и отправил в полет три маленьких пуговицы.
– Упс.
Нора пожала плечами.
– Все равно это была твоя рубашка.
– Черт.
Уесли рассмеялся и потянулся к ее губам, но Нора отвернулась прежде, чем он успел поцеловать ее.
– Что случилось?
– Ничего, - ответила она.
– У меня дыхание с привкусом лошадиной плаценты. Позволь почистить зубы, прежде чем ты меня поцелуешь.
– Думаю, это самая отвратительная вещь, которую я когда-либо слышал в своей жизни.
– Что? Плацента хороший источник протеина, так?
– спросила она и снова рассмеялась.
– Нора… ты в порядке?
– Да, конечно. Конечно, я в порядке. Почему бы и нет? То есть, почему ты спрашиваешь?
Уесли посмотрел на нее, и Нора едва могла встретиться с его карими глазами, которые смотрели на нее с пламенной любовью ангела-хранителя. У Бога, наверное, были глаза, как у Уесли… каждому,
– Для начала, ты стоишь под кипятком и дрожишь.
– Он прижался ладонями к ее лицу.
– Каждый раз, когда ты смеешься, я переживаю, что разобьются зеркала. Поговори со мной.
Он погладил ее щеку, поцеловал в лоб и прижал голову к своей груди. Будь прокляты высокие мужчины… она ненавидела их. Всех их. Они заставляли её чувствовать себя такой маленькой и такой слабой, лишь из-за их роста. Она ненавидела чувствовать себя маленькой и ненавидела чувствовать себя слабой, и ненавидела, когда Уесли напоминал, как сильно она ненавидела это.
– Я ударила ребенка, - прошептала она ему в грудь.
Уесли вздохнул и прижал ее еще ближе.
– Ты ударила лошадь. А не ребенка. С ним все будет хорошо. Чего бы не произошло, если бы его мама умерла на том полу или в клинике. Лошади плохо восстанавливаются. Они не собаки или кошки. Они заболевают, и ты просто их хоронишь. Скаковая Красотка могла не прожить и недели, если бы ветеринар положил ее на стропы. И…
– Сейчас ты можешь заткнуться, Уес.
– Да, мэм.
Под горячими струями душа Нора стояла в объятиях Уесли и плакала, позволяя воде смывать слезы прежде, чем они успевали скатиться по ее щекам. Прошло минут десять, может пятнадцать, пока вся боль и стыд, которые она ощущала, когда яростно стегала стеком маленькую спину жеребенка, не растаяли. Наконец, она выплакала все слезы, и поняла, что смеется в грудь Уесли.
– Теперь это похоже на смех Норы. Над чем смеешься?
– Над нами, - ответила она, потирая лицо о его рубашку чтобы вытереть сопливый нос.
– Почему, когда у меня нервный срыв мы оказываемся в ванной, где ты собираешь меня по кусочкам?
– Не знаю. Ванная, кажется, твое любимое место для нервного срыва.
– И здесь хорошо читать.
– Ты отвратительна.
– Что? Я читаю в ванной? А ты о чем подумал?
Уесли рассмеялся и уперся подбородком в ее макушку.
– Ни о чем. Абсолютно ни о чем.
Он выдохнул так тяжело, что Нора ощутила, как вздымается его грудь.
– А у тебя теперь какая проблема, малой?
Отстранившись, она посмотрела на Уесли и начала снимать с себя оставшуюся одежду.
– Ты. Ты моя проблема. Я схожу от тебя с ума, а ты собираешься уйти от меня. Правда?
– Уес, я только приехала сюда. И сейчас, кажется, твой отец более-менее нормально переносит мое присутствие. Так что это прогресс.
– Это не ответ на мой вопрос.
– Спроси еще раз.
Уесли смотрел ей в глаза, пока Нора снимала нижнее белье, и теперь стояла перед ним обнаженная и мокрая.
– Ты собираешься уйти от меня… снова?
Внутренности Норы сжались еще больше, чем это было в конюшне, когда она поняла, что натворила.
– Я не уходила от тебя в первый раз, Уес. Я вернулась к Сорену. И я заставила тебя уйти. Я не могла тебя оставить. Поэтому я тебя вышвырнула. Я была недостаточно сильной, чтобы уйти самой. Мне лишь хватило сил, чтобы приказать тебе уйти.