Принцесса дачного поселка
Шрифт:
– Ну, как, нравится вам?
Ольга Алексеевна осмотрела кухоньку, заглянула в ванную комнату, выглянула на веранду и строго сказала:
– Да я бы лучшего себе и не искала. Но вы, в самом деле, дачу раздумали продавать, или просто из жалости ко мне все это затеяли?
Лера засмеялась:
– Правда. Так что вы нас очень выручите.
Радуясь первому за сегодняшний день лучику улыбки на лице Леры, я добавил:
– Не мешало бы оговорить ваше жалование. Я не могу позволить вам бесплатно охранять
Ольга Алексеевна вздохнула:
– Одним из условий, на которых меня отпустил Андрюша, была очень приличная пенсия. Так что я договорилась с ним, что основной капитал, который мне достался по завещанию, я оставлю в его распоряжении, а сама буду получать от него выплаты. Так гораздо лучше, тем более, что родных у меня нет, и капиталы завещать мне некому. Так что жалование мне не нужно. Вот разве что на дом какие расходы будут, так я отчитаюсь. А самой мне много не надо.
Я кивнул.
Ольга Алексеевна заторопилась:
– Пойду, Маше на помощь.
Мы договорились, что перед отъездом оставим ей все ключи. Лера уговорила ее на время ремонта во флигеле пожить в доме, и Ольга Алексеевна согласилась.
– Вот только провожу своих, можно и переехать.
Я оставил Леру в комнатах, и вышел за Ольгой Алексеевной на крыльцо.
Тихо попросил ее:
– Не удивляйтесь моей просьбе, пожалуйста. Я хотел бы, чтобы вы дали мне знать, нашлась эта сорочка, или нет. Хорошо?
Женщина удивилась:
– Сорочка Аллы? Ну, хорошо, если вам это так интересно. Возможно, Маша плохо искала. Между нами говоря, она та еще растеряха.
Я поднялся к Лере. Она раскрыла одну из коробок и присела перед ней.
Вынула большую куклу с облупившимся носом и свалявшимися волосами, пачку детских журналов.
– Надо все это выбросить. Зачем бабушка все хранила, не знаю. Этой кукле, например, сто лет. А вот это я бабушке сделала панно, на день рождения. Смотри, сухие листья еще не выцвели.
Порывшись в ящиках, достала офицерский кожаный планшет. Расстегнула его, вынула оттуда несколько листков.
Лера просмотрела один из листков, исписанный мелким почерком, и, побледнев, подняла ко мне лицо.
– Что там?
Она тихо сказала:
– Это письмо. Кажется, это мама писала отцу.
– Не читай, нельзя, - обеспокоился я.
Она смотрела в листок, побледневшими губами сказала:
– Подожди. Послушай, тут совсем чуть-чуть. "Уже четыре месяца не слышала твоего голоса. Ты пишешь, что скучаешь за мной. Я, конечно, рада это услышать, но правильнее было бы сказать "скучаю по тебе." Признаюсь тебе, милый, родной, я ужасно, стыдно скучаю и по тебе, и за тобой, скучаю по твоим рукам и губам..." Кажется, она и вправду любила отца.
Она молча заплакала. Я вынул из ее рук бумаги, отложил их в сторону и спросил ее:
– Лера, почему я чувствую,
Она выпрямилась, вытерла глаза и сказала:
– Знаешь, я не совсем уверена, но... Ты, наверное, предполагал, что я пью какие-то таблетки, но, в общем, таблеток я не пью. И тебе сначала стеснялась сказать, а потом как-то все уже так получилось.
Я нетерпеливо спросил:
– Лера, я ничего не понимаю. Какие таблетки и что получилось?
Она вздохнула:
– Я, конечно, современная девушка, и теоретически все про это знаю. А практически... Короче, я не предохранялась, когда спала с тобой. Вот.
Я засмеялся и закрыл лицо руками. Лера с тревогой на меня посмотрела, но промолчала.
Я отсмеялся, присел у ее ног и тихо сказал:
– Господи, как ты меня напугала! Я думал, что ты разлюбила меня, или жалеешь о том, что произошло между нами. Я тебя люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой. Я отвечаю за все, что с тобой произойдет. И давай договоримся: если ты не хочешь пока заводить ребенка, я об этом позабочусь, хотя я бы совсем не возражал.
Она прижала руки к лицу, и слезы просачивались сквозь ее пальцы.
– У меня задержка. Так что выбора особенного нет. И я боюсь. Я тогда, с Данькой, чуть не умерла.
Ого, как все серьезно! Я сел рядом с ней, отстранил ее руки и сердито сказал:
– Как ты не понимаешь? Все было плохо, потому что ты была одна. А я всегда буду рядом, и не отпущу твою руку больше никогда. Ничего плохого с тобой больше никогда не случится. Я этого просто не позволю, слышишь? Я ясно выразился?
Она кивнула. Я поцеловал ее мокрые от слез руки, потом прижал к себе и стал целовать лицо, шею, припухшие и солоноватые губы.
Она отстранилась. Я перестал ее целовать, но из рук не выпустил.
– Тебе приходится все время утешать меня. По-моему, тебе это нравится.
– Нет. Когда ты веселая и ласковая, ты мне нравишься гораздо больше. Кстати, ты мне ничего не ответила.
Она слабо удивилась:
– А ты ничего не спрашивал.
Я вздохнул:
– Девушка, вам только что сделали официальное предложение руки и сердца. Каков будет ваш положительный ответ?
Лера опустила голову:
– Сергей, я не хочу, чтобы ты чувствовал, что я загнала тебя в угол, понимаешь? Мне не пятнадцать лет, и не произошло ничего непоправимого...
Я сердито прервал ее:
– Произошло. Все непоправимое для меня уже произошло. Я уже знаю, как ты дышишь во сне, как смеешься и плачешь, знаю, что по утрам ты любишь ходить босиком, знаю твой запах и вкус твоих губ. И совершенно точно знаю, что без тебя моя жизнь будет скучной и пустой. Поэтому прошу тебя: не финти, и честно скажи, согласна ли ты стать моей женой.