Принцесса Клевская (сборник)
Шрифт:
Однако немилостивая судьба понудила Консалва оставить королевский двор в Леоне. Преследуемый напастями [43] , Консалв принял решение покинуть Испанию и окончить жизнь в уединении. В тот печальный день, собравшись на скорую руку, он оседлал коня и направился к каталонскому побережью, с тем чтобы на первом же корабле отплыть на один из греческих островов. Углубленный в свои мысли, юноша нередко сбивался с пути и, вместо того чтобы пересечь Эбро у Тортосы [44] , спустился по берегу реки почти до самого устья. Только тут он заметил, что сделал немалый крюк, и попытался найти лодку. Добрые люди объяснили ему, что в этих краях лодки он не найдет, но если продолжит путь, то вскорости попадет в небольшой порт, а оттуда морем сможет добраться до Таррагоны [45] .
43
Преследуемый напастями… – Налицо излюбленный прием романа барокко, когда герой входит в повествование с некой тайной, которой предстоит разрешиться впоследствии.
44
…чтобы пересечь Эбро у Тортосы… – Город Тортоса находится в Каталонии на реке Эбро.
45
Таррагона – испанский город в Каталонии; один из средиземноморских портов.
Во время его разговора с рыбаками на него обратил внимание мужчина, печально прогуливавшийся по берегу. Пораженный красотой и благообразным видом Консалва, мужчина подошел поближе и, услышав, о чем идет речь, вмешался в разговор. Он сказал, что все барки ушли в Таррагону, вернутся лишь назавтра и что отплытие состоится не ранее, чем через два дня. Консалв, не заметивший подошедшего, обернулся на голос, который, как ему показалось, не принадлежал рыбаку, и также был удивлен обликом незнакомца. Незнакомец держался благородно, с достоинством, и Консалв нашел его даже красивым, отметив, что перед ним стоял уже вполне зрелый мужчина. Консалв был слишком занят своим делом, чтобы отвлекаться на посторонние вещи, но тем не менее эта неожиданная встреча в столь пустынном месте задержала его внимание. Он поблагодарил незнакомца и вновь обратился к рыбакам, желая узнать, где в этих краях можно остановиться на ночлег. Ответил ему незнакомец:
– Кроме этих лачуг, которые вы видите, ничего подходящего здесь нет. Вряд ли в них вы будете чувствовать себя удобно.
– Все-таки я должен буду воспользоваться ими, чтобы отдохнуть. Вот уже несколько дней я не слезаю с лошади, и усталость подсказывает мне, что мое тело нуждается в отдыхе больше, чем мог бы позволить ему мой разум.
Печально произнесенные слова юноши тронули душу незнакомца, и он почувствовал, что встретил глубоко несчастного человека. Схожесть судеб пробудила в нем к юноше симпатию, которую мы испытываем по отношению к тем, кого считаем собратьями по несчастью.
– В этих убогих лачугах вы не найдете достойного вас ночлега, – сказал он. – Если вы соизволите принять мое приглашение, вы будете чувствовать себя гораздо лучше в моем пристанище, которое расположено за этим лесом.
Испытывая неприязнь к людскому обществу, Консалв поначалу отклонил предложение незнакомца, но затем настойчивость последнего и огромная потребность в отдыхе заставили его согласиться.
Он последовал за ним и вскоре увидел приземистое строение незамысловатой конструкции, но чистое и хорошо ухоженное. Двор обрамляла живая изгородь из гранатовых деревьев. Сад также не имел глухой ограды, и от леса его отделял лишь небольшой ручей. Консалв был не в том настроении, чтобы чем-то восхищаться, но этот дом и окружавший его уголок природы произвели на него приятное впечатление. Он поинтересовался у незнакомца, родные ли ему эти края или его привел сюда какой-то непредвиденный случай.
– Я поселился здесь года четыре, а может быть, и пять лет тому назад, – ответил его новый знакомый. – Живу я затворником и дом покидаю только ради прогулок по берегу моря. Должен сказать вам, что вы единственный достойный человек из всех повстречавшихся мне за это время людей. Морские бури нередко разбивают корабли об этот опасный берег. Мне довелось спасти жизнь нескольким несчастным и приютить их у себя. Все, с кем судьба сводила меня, были чужестранцами, и я не мог завязать с ними разговор, даже если бы пожелал этого. Должен признаться, что встреча с вами доставила мне удовольствие.
– О себе могу сказать лишь то, – поддержал разговор Консалв, – что я избегаю общения с людьми, и у меня на это есть веские причины. Если бы вы знали о них, вы бы не удивились той сдержанности, с какой я воспринял ваше предложение. Более того, вы бы поняли, почему я сторонюсь общества людей, причинивших мне столько несчастий.
– Если
– Я могу понять ту боль, о которой вы мне говорите и которую переживаете. Но разве может сравниться она с той, которую испытывает обманутый, незаслуженно отвергнутый человек, лишенный всего самого дорогого!
– Насколько я могу судить, – продолжил мысль Консалва незнакомец, – вы решили покинуть вашу родину, чтобы порвать с людьми, вас предавшими и причинившими вам горе. Но представьте себе те страдания, которые вам пришлось бы испытать, если бы вы по-прежнему находились среди тех, кто омрачил своими действиями вашу жизнь. Я нахожусь именно в таком положении, так как не в состоянии убежать от самого себя, которого ненавижу, и имею на это множество причин – и не только потому, что сам повинен в своих страданиях, но и потому, что своими действиями заставил страдать любимую женщину.
– Я бы не сетовал на судьбу, если бы мог укорять в чем-то только себя. Вы считаете себя несчастным, поскольку у вас есть причина ненавидеть себя. Но разве вы не самый счастливый на свете человек, если вас самоотверженно любила ваша возлюбленная? Возможно, вы и потеряли ее по своей вине, но вы можете утешаться мыслью о том, что вас любили и продолжали бы любить, если бы вы не нанесли ей обиды. Видимо, вы не знаете, что такое любовь, раз не находите утешения в мысли об этом. Себя вы любите больше, чем свою возлюбленную, так как, возможно, и простили бы себе свой поступок, если бы она не страдала и не мучилась.
– То, что вы не сами породили свои несчастья, мешает вам представить, насколько возрастает боль, когда человек сам навлекает на себя беду. Но поверьте пережитому мною жестокому опыту: утрата по своей вине той, которую боготворишь, порождает ни с чем не сравнимые душевные муки.
С этими словами они вошли в дом, который показался Консалву столь же располагающим внутри, как и снаружи. Ему пришлось провести неспокойную ночь, так как с вечера его охватил сильный жар, который еще больше усилился в последующие дни, поставив под угрозу его жизнь. Хозяин дома был безмерно огорчен случившимся, тем более что ему импонировала манера юного постояльца говорить и держаться. Он попытался выяснить через слугу, которого приставил к больному, кто этот юноша и откуда. Слуге, однако, ничего узнать не удалось, кроме того, что зовут его якобы Теодорихом [46] , но, как слуге показалось, вряд ли это имя подлинное. Жар держался еще несколько дней, но в конце концов отдых и молодость больного взяли над недугом верх. Хозяин дома, видя угнетенное состояние Консалва, всячески старался отвлечь его от грустных мыслей и почти не отходил от него. Мало зная друг друга, они вели разговоры на отвлеченные темы, но тем не менее успели за короткое время проникнуться взаимным уважением.
46
…зовут его якобы Теодорихом… – Имя Теодорих в эпоху Лафайет явно имело «романические» ассоциации. Это было имя древних вестготских правителей Испании V в., один из которых стал персонажем романа Оноре д’Юрфе «Астрея».
Живший отшельнической жизнью новый знакомый Консалва ни с кем в округе отношений не поддерживал, никому о себе ничего не рассказывал, но сейчас, повинуясь внутреннему чувству, испытал потребность открыться молодому человеку и рассказал ему, что родом он из королевства Наварра, что величают его Альфонсом Хименесом [47] и что горестная судьба заставила его найти приют в этих краях, где наедине с собой он мог предаться скорби по утраченному. Консалва поразило услышанное имя – он знал, что оно принадлежит одному из самых прославленных родов Наварры. Откровенность собрата по несчастью глубоко тронула его, и, несмотря на неприязнь к людям, он испытал к новому знакомому чувство дружеского расположения, на которое уже не считал себя способным.
47
Альфонс Хименес – явно вымышленный персонаж, хотя Хименесы упоминаются в исторических сочинениях как один из знатных родов Наварры.