Принцесса науки(Софья Ковалевская)
Шрифт:
Ковалевского похоронили за счет университета, ассигновавшего на его похороны скромную сумму. Все дела, связанные с похоронами, вела полиция…
Страшная весть о смерти мужа сразила Софью Васильевну. Она хотела уморить себя голодом, не ела пять суток и потеряла сознание от горя и истощения. На шестой день она попросила карандаш, бумагу и молча начала писать какие-то математические выкладки. Это был хороший признак — наука вновь пробуждала ее к жизни. После болезни и сильных душевных переживаний Софья Васильевна очень изменилась внешне — за несколько дней сразу состарилась на несколько лет, а между бровями появилась глубокая
Как горько она упрекала себя, что не проявила настойчивости, не заставила мужа ограничиться только университетскими делами и заниматься наукой. Впоследствии она всю жизнь корила себя за это.
Едва Ковалевская несколько оправилась от постигшего ее горя, она поехала в Берлин к профессору Вейерштрассу, который звал ее и предлагал жить у него «как третьей сестре».
Осенью 1883 года Софья Васильевна приехала в Одессу за дочерью. Здесь в это время проходил VII съезд русских естествоиспытателей и врачей. Как ни угнетена была Софья Васильевна, она нашла в себе силы выступить на съезде с докладом на тему своей последней работы «О преломлении света в кристаллах».
Перед отъездом в Стокгольмский университет Ковалевской надо было сделать еще одно важное дело — восстановить доброе имя Владимира Онуфриевича, которого продолжали обвинять в спекуляции вместе с Рагозиным. Сначала она поехала в Москву, где надо было прекратить судебное разбирательство по делу Ковалевского и устроить дочку у Юлии Лермонтовой.
Софья Васильевна разобрала бумаги мужа, нашла документы, бумаги и записки, из которых было ясно, что Владимир Онуфриевич ни в чем не виноват, и добилась полной его реабилитации.
Восстановив честное имя мужа и временно оставив Фуфу У Лермонтовой, Ковалевская уехала в Стокгольм.
Глава XI
ДВА ПРИЗВАНИЯ
«Вот уже три недели, как я приехала в Стокгольм, но лекции мои начнутся только после Нового Года, так как здесь уже начались рождественские каникулы.
Все газеты уже прокричали о моем приезде: профессоры и та публика, с которой мне до сих пор приходилось встречаться, относятся ко мне крайне дружелюбно; многие, в особенности барыни, даже восторженно.
…Жизнь в Стокгольме очень патриархальная, но вовсе не дешевая. По-моему, здесь все гораздо дороже, чем в Петербурге. Квартира, стол и отопление обходятся мне 150 крон в месяц, около 85 рублей на наши деньги. Все туалетные вещи, которые иногда приходится покупать, стоят ужасно дорого…»
Нелегко приходилось Софье Васильевне в Стокгольме с ее весьма стесненными средствами, и она почувствовала себя вознагражденной за все неудобства только после первых прочитанных лекций.
Ковалевская читала специальный курс по уравнениям в частных производных, и эти лекции принесли ей славу. Теперь никто не мог сказать, что женщина не способна учить математике. После окончания семестра студенты специально сфотографировались всей группой и преподнесли эту карточку своему профессору. Софья Васильевна была очень тронута.
Успех Ковалевской был так велик, что несколько богатых людей решили вносить по 800 крон ежегодно,
Так продолжалось до 1 июля 1884 года, когда Ковалевская была окончательно утверждена в звании профессора Высшей школы на пять лет и, главное, с твердым окладом. У одних это вызвало восторженное одобрение, у других — злобные нападки. Не остались равнодушными даже люди, далекие от науки. Так, известный шведский писатель Август Стриндберг написал статью, в которой, как говорила Ковалевская, доказал так ясно, «как дважды два четыре, насколько такое чудовищное явление, как женский профессор математики, вредно, бесполезно и неудобно». И хотя она с присущим ей юмором добавляла: «Я лично нахожу, что он прав», ее глубоко задело утверждение Стриндберга, что ее пригласили лишь из любезности, как женщину, и что в Швеции есть немало лучших математиков мужчин.
За восемь лет Ковалевская прочитала в Стокгольмском университете двенадцать курсов по самым различным разделам высшей математики. И всегда она знакомила слушателей с новейшими исследованиями этого раздела. Для этого надо было очень много заниматься самой, читать специальную литературу, постоянно быть в курсе всех событий в ученом мире.
Вместе со своим другом профессором Миттаг-Леффлером Софья Васильевна редактировала основанный им журнал «Акта математика», привлекала к сотрудничеству в нем ученых Германии, Франции и России.
Кроме чтения своих лекций, Ковалевской приходилось заменять заболевших профессоров, а для этого надо было отлично знать предмет. Однажды Софья Васильевна написала шутливую записку Миттаг-Леффлеру, который сам был болен: «Математический факультет было бы правильнее назвать математическим лазаретом. Одна я гожусь на что-нибудь».
Ковалевская годилась на многое. Когда умер профессор механики, Миттаг-Леффлер предложил отдать его курс Софье Васильевне. Ученый совет долго не соглашался, но Миттаг-Леффлер настоял на своем. И Ковалевская отлично читала механику, шутливо называя себя «профессором в квадрате».
Но тем не менее она решительно возражала, когда Миттаг-Леффлер захотел выдвинуть ее в академики Стокгольмской академии наук. Не потому, что считала себя недостойной чести, а просто опасалась, что с получением звания академика число ее врагов, без того большое, еще увеличится.
Наряду с упорными занятиями, наряду с преподавательской и редакторской деятельностью Ковалевская в Стокгольме искала и находила интересных людей. Несмотря на свою застенчивость, она не могла жить без интересных собеседников, без споров на всевозможные темы. Ей это было необходимо как хлеб, как воздух.
А в Стокгольме такое общество образовалось вокруг сестры Миттаг-Леффлера Анны Шарлотты Эдгрен-Леффлер. Они стали большими друзьями — русская ученая и известная шведская писательница, хотя трудно было представить двух более несхожих людей.
Анна Шарлотта казалась олицетворением силы и спокойствия. Высокая блондинка, со спокойными голубыми глазами, она все делала не торопясь, больше слушала, чем говорила, а когда говорила, то не позволяла себе ни на йоту отклониться от темы. И рядом с ней маленькая, живая Ковалевская, готовая спорить по любому поводу, спорить горячо и так, что все умолкали, слушая ее. Недаром шведы называли ее «Микеланджело разговора». Анна Шарлотта и познакомила Ковалевскую со многими замечательными людьми.