Принцесса науки(Софья Ковалевская)
Шрифт:
Утренний туалет закончен…
Отсутствие ласки и внимания в детстве сама Ковалевская ощущала очень остро, и поэтому Фуфа стала центром в их маленькой семье.
Свое послеобеденное время Софья Васильевна посвящала дочери: читала ей, разговаривала на разные темы, старалась узнать вкусы и наклонности девочки. Ковалевской было интересно, есть ли у Фуфы способности к математике, и она несколько раз, между делом, показывала дочери листки, исписанные формулами и расчетами. Фуфа не обратила на них никакого внимания, даже не спросила, что это такое.
«Ей неинтересно, — подумала Софья Васильевна. — Моя любимая
В имении Корвин-Круковских в Палибине каждый член семьи имел свои владения и мог, не стесняя других, жить своей самостоятельной жизнью, встречаясь с остальными только за обедом да за чаем.
Но у каждого живущего в доме была «своя» любимая комната. Для Сони это была комната без обоев, однажды поразившая ее воображение.
Когда отец Сони вышел в отставку и переехал на житье в деревню, дом пришлось обновлять. Белили потолки, красили двери и оконные рамы. Обои приходилось выписывать из Петербурга, что было довольно сложно. Конечно, дом начали отделывать с парадных комнат, а когда дошли до детских, то оказалось, что на стены одной из комнат обоев не хватает. Специально выписывать обои не стали, ждали подходящего случая, а он, как это обыкновенно бывает, все не представлялся. И так осталась эта комната незаконченной, со стенами, оклеенными листами бумаги.
Листы эти, испещренные странными значками, буквами и формулами, видели все, кто проходил через комнату. Но только Соня обратила на них особое внимание. Чем-то поразили ее эти тарабарские письмена, задев какие-то струнки в душе. Целые часы проводила девочка перед таинственными стенами, пытаясь понять смысл значков, букв и формул. Она часто приходила в ту пустую комнату и долго пристально смотрела на стены. Изображения на них как магнитом притягивали девочку и завораживали.
На оклейку стены пошли лекций известного математика Остроградского о дифференциальном и интегральном исчислении.
Кто знает, не было ли это просто неосознанным предчувствием? Ведь влечения и наклонности души часто долгое время остаются скрытыми от человека. Как бы то ни было, когда ряд лет спустя, уже пятнадцатилетней девушкой, Соня брала первый урок дифференциального исчисления в Петербурге у известного преподавателя математики Александра Николаевича Страннолюбского, он удивился, как быстро она усвоила понятие о пределе и производной, «точно наперед их знала». Он именно так и выразился. И угадал, потому что во время объяснений Соня вдруг ясно увидела стены, комнаты без обоев со странными значками, теперь наполненными содержанием.
Но занятия с дочерью не могли целиком заполнить жизнь Ковалевской, ее творческая, энергичная натура не могла удовольствоваться такой патриархальной жизнью — всегда ее тянуло к бесстрашным людям, с риском для собственного благополучия идущим наперекор общественному мнению. Она нашла такого человека — известную шведскую учительницу Эллен Кей. Софья Васильевна много слышала об этой своеобразной и справедливой женщине. Встретившись с Кей, Ковалевская увидела, что их взгляды на жизнь во многом совпадают. «Мы с ней будем друзьями», — решила Софья Васильевна, и она не ошиблась. Эллен Кей тоже почувствовала к Ковалевской симпатию, и дружба их началась.
Как у Софьи Васильевны, жизнь у Эллен Кей не была спокойной
Кроме того, Эллен Кей преподавала историю шведской культуры в открытом на собранные частные средства институте рабочих, выступала с лекциями по вопросам искусства в рабочих союзах, в различных просветительских обществах, сама организовала просветительское общество, в которое вовлекла и Ковалевскую.
Софья Васильевна рассказывала ей о русских революционных деятелях, об их борьбе за социальную справедливость, о значении литературы для пропаганды либеральных идей. Особенно близко сошлась Ковалевская с Эллен Кей, когда ту стали преследовать власти как неблагонадежную.
В 80-х годах в Швеции восторжествовала реакция, многих свободомыслящих бросали в тюрьмы, люди стали бояться говорить откровенно даже со своими близкими, и тогда Эллен Кей подняла голос протеста. В публичном выступлении она разоблачала наступление реакции, призывала к сопротивлению. После этого ее стали травить газеты и многие знакомые перестали с ней общаться. Но Софья Васильевна осталась ее верным другом.
И все-таки дружба с Эллен Кей не могла возместить Ковалевской все, что она потеряла. Софья Васильевна искала выход из тесного стокгольмского мирка, и она не подозревала, что судьба скоро подарит ей еще одну, и на этот раз последнюю, радость.
Глава XIII
МАКСИМ КОВАЛЕВСКИЙ
(Стокгольм, февраль, 1888)
«Многоуважаемый Максим Максимович!
Жаль, что у нас нет на русском языке слова v"olkommen, которое мне так хочется сказать вам. Я очень рада вашему приезду и надеюсь, что вы посетите меня немедленно. До 3-х часов я буду дома. Вечером у меня сегодня именно соберутся несколько человек знакомых, и надеюсь, что вы придете тоже.
Искренне вас уважающая
Софья Ковалевская».
Софья Васильевна старательно заклеила конверт и четко надписала адрес отеля и такую привычную фамилию адресата: г-ну Ковалевскому.
О Максиме Максимовиче Ковалевском она слышала давно, а знакомство их было недавним и мимолетным. Ей запомнилась его несколько грузная, массивная, высокая фигура, огромные живые голубые глаза, окаймленные черными ресницами, выразительное лицо с немного тяжеловатой нижней челюстью. Но больше всего запомнился его живой, остроумный разговор и необычайная эрудиция.