Принцесса с принципами
Шрифт:
Собака явно не хотела внимать новому монологу и спряталась за баню.
— Но если счастливое ненастье закончится сегодня и проклятая хорошая погода все же подпишет смертный приговор нашей любви, то останется лишь одно — пустить себе пулю в лоб. Нет, две пули! Из обоих стволов разом. Это же так просто. Главное — соединить спусковые крючки изолентой. Да к тому же бахнуть в рот не пулями, а картечью. И дурные, влюбчивые, несусветные мозги красиво разлетятся по всей тайге. И пусть эти мыслящие
Пожалев хозяина, лайка перестала таиться и снова приблизилась к крыльцу.
— И будешь ты, Алиса, безутешно завывать над трупом безголовым, трупом вечного неудачника!
Студенту вдруг почудилось, что за его спиной скрипнула, приоткрываясь, дверь. Он резко обернулся.
Нет, дверь была на месте. Но, возможно, предательский скрип прозвучал в момент ее закрытия…
Студент нахлобучил шапку и отправился колоть дрова.
Если Принси подслушивала, то это ее личное дело.
Так даже лучше.
Пусть знает, что он любит ее больше жизни. Студент условным свистом подозвал лайку. Собака приблизилась, виновато поджимая хвост.
— Алиса, я наверно, дурак.
Собака не подтвердила хозяйский диагноз, но и не опровергла.
— Мог бы догадаться, что Принси подслушает мой монолог.
Собака при слове «Принси» ткнулась носом в колено егерю.
— Эх, не сообразил сказать, что лучше, как в классической трагедии, закончить двойным убийством, даже тройным.
Собака навострила уши.
Голос хозяина звучал мрачно и пугающе.
— Сначала полчерепа снести богатенькой дурочке! Потом уложить рядом любимую собаку, чтобы не тосковала без хозяина.
Лайка, уловив угрожающий намек, отшатнулась от хозяина, сочиняющего то ли банальный хоррор, то ли дешевый триллер.
— И наконец славным дуплетом вышибить свое идиотское сознание и подсознание, покончить раз и навсегда с этой нелепой и необъяснимой штукой, которая называется любовь.
Студент оглянулся на крыльцо, проверяя, не приоткрылась ли дверь снова.
Но дверь оставалась непоколебимой.
— Впрочем, это необязательно любопытная Принцесса скрипнула дверью. Так же, Алиса? Может, это просто сквозняк подшутил?
Собака, обеспокоенная кровожадным настроем хозяина, бодро отступила к поленнице из сухих дров.
— Да ты не паникуй, Алиса! Не паникуй. Хозяин шутит. Это у него юмор такой черный…
Студент выбрал самую корявую, сучковатую и смолистую чурку и взмахнул тяжелым увесистым колуном.
Хрясь!
Впрочем, еще надо крепко подумать, что лучше — глупый суицид или дальнейшее бессмысленное существование.
Хрясь!
Ты в тайге.
Хрясь!
Она в космосе.
Хрясь!
Ты егерь.
Хрясь!
Она
Хрясь!
Ты Студент.
Хрясь!
Она Принцесса.
Колун взмывал над взъерошенной головой егеря и со всего размаху опускался на чурку, которая требовала не только силы, но и умения.
И чем замысловатей и сложней выглядело сплетение в тяжелые узлы древесины, усиленной арматурой из многочисленных сучков, тем легче становилось на раздосадованной душе.
Самое благородное дело для настоящего мужчины — колка дров.
Это занятие всегда успокаивало, особенно в те минуты, когда одиночество становилось действительно невыносимым.
Хрясь!
Когда хотелось вернуться в город и создать полноценную семью с любимой супругой.
Хрясь!
Когда мечталось наклепать детей — трех мальчиков и пару девочек, может, даже и близнецов!
Хрясь!
Чурка упорно сопротивлялась, никак не желая превращаться в горку поленьев, одуряюще пахнущих смолой.
Хрясь!
— Ты ей не жених.
Хрясь!
— Она не твоя невеста!
Хрясь!
— Впрочем, о чем сожалеть?
Хрясь!
— Она же была.
Хрясь!
— Была.
Хрясь!
— Была — твоей первой женщиной.
Хрясь!
— А ты у нее — первый мужчина.
Хрясь!
— Первый.
Хрясь!
Чурка сдалась под напором увесистого колуна и неоспоримых выводов.
И этого должно хватить на всю оставшуюся жизнь, как бы эта жизнь ни сложилась дальше.
Утомленный, но успокоенный, егерь собрал корявые, уродливые, дырчатые поленья и бросил поверх стандартных дров.
На ладонях остались следы прозрачной смолы, напоминающей слезы.
Студент знал, что совсем скоро прозрачная смола почернеет и прочно въестся в кожу.
Но сейчас его занимало только одно — угрожающее изменение погоды в лучшую сторону.
Метель почти совсем перестала хулиганить.
А пурге не хватало энергии даже для игры с пышным собачьим хвостом.
Кедровые реликтовые кроны, еще не до конца освободившиеся от прошлогоднего урожая шишек, перестали шумно беседовать.
Сухостоины, устоявшие под натиском стихии, успокоились. На этот раз их обнаженные стволы не переломило, на этот раз их корни не вырвало из промерзшего суглинка.
Мертвые, безжизненные, но по-прежнему стойкие деревья продолжили свое бессмысленное и отчаянное существование.
Зато бодро и задорно разносился птичий гомон и перекличка.
Выжившие в лютый мороз, в беспощадную метель и безжалостную пургу получили великолепный шанс продержаться до весны, чтобы под журчание талых вод и тихое лопанье набухших почек воспеть любовь земную и небесную.