Принцесса специй
Шрифт:
Тило, слишком близко, слишком близко. Я делаю глубокий вдох, вбирая в легкие воздух, как учила Мудрейшая нас на острове, пока шум дыхания не заглушает все другое в моем мозгу. Пока сквозь красный туман не проявилось имя специи.
Фенхель, специя среды, дня обыкновенных людей среднего возраста. Бросивших следить за фигурой, бросивших улыбаться, под гнетом обычнейшей жизни, которая, как им когда-то казалось, могла быть иной. Фенхель, бурый, как грязь, стебель и лист, танцующие на осеннем ветру,
— Фенхель, — говорю я жене Ахуджи, — это чудесная специя. Возьми щепотку, сырую и цельную, пей каждый раз после еды — он освежает дыхание, способствует пищеварению и придает силы духа для того, чтобы осуществить то, что необходимо.
Она глядит на меня отчаянно. В ее бархатных глазах выражение подавленности, как будто вопрос: и это все, чем ты можешь помочь?
— Также давай это своему мужу.
Жена Ахуджи расправила рукав своей куртас, который задрала, чтобы показать мне очередной синяк, и поднялась с места:
— Мне пора домой. Наверное, он звонил уже тысячу раз. Когда он придет сегодня вечером…
От нее повеяло страхом, так же явственно, как исходит жар от нагретого летом асфальта. Страхом и ненавистью, и еще разочарованием от того, что я не смогла ничего сделать для нее.
— Фенхель остужает пыл, — добавила я. Я хотела бы объяснить больше, но тогда ослабла бы сила специй.
На ее лице обозначилась горькая улыбка неверия. Она жалела, что доверилась мне, сумасшедшей старухе, утверждающей, будто горсть каких-то там сухих семечек может восстановить поломанную жизнь.
— Он положит этому предел, — закончила она, взяла сумку. Сожаления, как кровь, заливают ей мозг.
Она бросит пакет, который я положила между нами на стол, в дальний ящик стола, а то и в мусорное ведро, когда вспомнит в приступе стыда, что она мне тут нарассказывала.
И в следующий раз отправится в другой магазин за продуктами, даже если для этого ей придется ехать на двух автобусах с пересадкой.
Я попыталась поймать ее взгляд, но она отвела глаза. Она повернулась, чтобы уйти, вот она уже у двери. Так что я вынуждена со всей старческой прытью выскочить, догнать ее и еще раз взять за руку, хотя понимаю, что не должна.
Огненные иглы пронзили кончики пальцев. Теперь она остановилась, ее глаза меняют оттенки: то светлеют, как подогретое горчичное масло, то на них набегает тень, как будто она вдруг увидела что-то невидимое для обычного человеческого глаза.
Я хочу дотянуться до пакетика с фенхелем, чтобы вложить в ее руку, но его нет на месте.
Специи, что такое…
Беспомощно я оглядываюсь кругом, ощущая кожей, как жена Ахуджи тревожится и спешит. В какой-то момент я даже испугалась, что специи не дадутся в руки мне, Тило, перешедшей границу дозволенного.
Но нет, вот
Специи, вы просто играете со мной или что-то хотите сказать?
Но раздумывать некогда. Я беру пакет со специями вместе с одним из журналов. Протягиваю и то, и другое.
— Поверь мне. Делай то, что я тебе сказала. Каждый день, каждый раз после еды — немного себе, немного ему, а когда все закончится, приходи сюда и расскажи, не изменилось ли что-нибудь. И вот, возьми, почитай. Это тебя немного развлечет.
Она со вздохом кивнула. Это легче, чем спорить.
— И запомни еще вот что, доченька, в любом случае — ничего страшного, что ты поделилась со мной. И никто — муж это или любой другой человек — не имеет права ни бить тебя, ни к чему-либо принуждать против твоего желания.
Она ничего не ответила.
— А теперь иди. И не бойся. Сегодня утром он был слишком занят на работе, чтобы позвонить.
— Откуда ты знаешь?
— Мы, древние старухи, много чего знаем.
Обернувшись у двери, она прошептала:
— Молись за меня. Молись, чтобы я поскорее умерла.
— Нет, — возразила я. — Ты достойна счастья. Достойна уважения. Я помолюсь за это.
— Фенхель, — позвала я, когда она ушла, — фенхель, формой как полуприкрытое веко, подведенное черным, — помоги мне.
Я подошла к ящику, зачерпнула рукой горсть. Фенхель, который Мудрец Вашистха съел после того, как проглотил демона Иллвола, чтобы тот не смог возродиться к жизни.
Я подождала, когда начнется покалывание, чтобы начать песню.
Но ничего не происходит, только острыми своими концами специя кусает мне руку.
– Ответь мне, фенхель, цветом, как пестрый воробей, привносящий мир в тот дом, рядом с которым вьет гнездо, — специя, что помогает нам осознать свое горе, и через это осознание делает нас сильнее.
Наконец, я слышу ответ, но это не песня, а бурчание, волной ударившее мне в голову.
– А почему мы должны помогать, если ты позволяешь себе то, что запрещено. Если ты переступаешь границы, что сама же так старательно очертила вокруг себя.
– Фенхель, уравнитель, если его едят двое одновременно, то он распределяет их силу так, чтобы у них было поровну, я молю тебя, помоги жене Ахуджи.
– Раскаиваешься ли ты в своем проступке, в своем жадном стремлении получить то, от чего поклялась отказаться? Сожалеешь ли ты?
Я вспоминаю снова, как держу в руке ее пальчики, легкие, словно маленькая птичка, и такие же доверчивые. Вспомнила, как вытерла ее слезы, прикосновение мокрых ресниц, ее лицо в моих ладонях — эту живую дышащую кожу. Как защемило сердце, не избалованное живым теплом.