Принцесса специй
Шрифт:
— Задержитесь немного, леди-джан. Хамида вернется, как только закончит готовку. Сегодня у нас вкусный ужин: карри из козлятины с паратхами. Она хорошо готовит, всегда с разными специями, вы точно оцените, — я слышу счастливую гордость в его голосе. — Она будет так рада вас снова увидеть. Мы будем счастливы, если вы останетесь и поужинаете с нами. — Затем он спрашивает, мой любопытный Харон: — А что вы мне принесли?
И внезапно я понимаю, что должна сделать. И счастлива этому, как человек у пропасти ночью, который, перед тем как сделать последний шаг, при вспышке молнии, вдруг видит у себя под
— На самом деле это для Хамиды, точнее, для вас обоих. Я прячу за спину узелок с красным перцем. Отвязываю от шеи мешочек с корнем лотоса. И даю ему в руки.
Если сожаление и трогает мое сердце (о, Равен), как клочья тумана, я не обращаю на это внимания.
— Пусть она наденет это в вашу первую брачную ночь, — чтобы пылкая любовь не угасла до самой смерти.
Теперь его очередь покраснеть.
— Передай ей мое благословение, — говорю я уже от двери. — И, Харон, — будь осторожен.
— Да, леди-джан. Я понял свою глупость. Хамида тоже ругала меня за это. Больше никакой работы поздно ночью, никаких поездок в отдаленные районы, никаких подозрительных пассажиров. И, кроме того, у меня на переднем сиденье будет приготовлена бейсбольная бита. Шамсур уже достал ее для меня. — Он машет мне на прощание: — Да хранит вас Аллах.
О, Харон, у тебя теперь так много всего, ради чего стоит жить, для тебя иммигрантская мечта воплотилась в реальность так, как ты не мог и предположить.
— Тебя не было целую вечность, — сказал Равен. В приглушенном свете уличного фонаря взгляд его кажется немного обвиняющим. — Да ты вся сияешь!
— Равен! — я смеюсь, вспоминая бугенвильских девушек, — ты ревнуешь?
— Не мудрено. Ты посмотри на себя! — он дотронулся до моей щеки. Притянул меня к себе и поцеловал долгим поцелуем, от которого захватило дух, уткнулся носом в мою шею. Равен, скользящий взглядом по моему телу. Затем он посерьезнел: — Знаешь, у меня — хоть я и понимаю, что это звучит бредово, — но у меня такое странное чувство, как будто ты можешь исчезнуть в любой момент. Как будто у нас совсем мало времени, — он слегка откинулся, чтобы внимательно посмотреть мне в глаза. — Скажи мне, что это бред.
— Конечно, бред, — ответила я, глянув на свои пальцы, их розоватое свечение.
— Стой. Ты опять с этим пакетом. А я думал, ты и пришла для того, чтобы отдать его твоему другу.
— Я передумала, Равен. Но мне нужно съездить еще в одно место.
Он вздохнул:
— Женщина, что ты со мной делаешь!
— Это займет всего несколько минут.
— Замечательно. Постарайся быстрее.
Когда он выключил двигатель, я поцеловала его глаза, задержала губы над бровями и в мягких впадинках чуть ниже.
— Поможет тебе, пока я не вернусь, — объяснила я.
Он простонал:
— Невозможно.
Я смеюсь от силы, заложенной в этих словах, я, что первый раз в своей жизни заставляю мужчину говорить таким образом.
Слабо освещенный пирс кажется очень длинным, вода — очень черной, узелок — очень тяжелым. Или это груз у меня на сердце? Дыхание становится прерывистым. Мне кажется, я никогда не дойду до конца.
Непрошенным гостем старая тоска
Мои слова — снежинки, взметнувшиеся в свете фар машины, пронесшейся мимо. Да, сейчас не время.
Простите меня, специи, говорю я, стоя на краю чернильной воды. Но все же мне кажется, я делаю правильно. Для Харона будет лучше жить в любви, нежели в ненависти и боли, которая порождает лишь еще большую злобу.
Тебе следовало подумать об этом раньше, Тило. Их голос исходит из ниоткуда и сразу со всех сторон, как в шоу фокусников. Но ты уже пробудила нас, и наша энергия должна быть пущена в дело. Мы должны что-то разрушить. Укажи только, что.
Специи, послушайте песню умиротворения. Разве нельзя в этот раз пойти дорогой прощения?
У мира свои законы, глупая Принцесса, думающая, что в ее власти обратить вспять водопад, возвратить пламя лесного пожара в состояние маленького костра. Или, говоря словами того мужчины, ждущего в автомобиле, — поймать птицу, которая уже улетела.
Специи, только не вмешивайте его. Это касается только вас и меня.
Узел в моих руках наливается жаром. Ярость ли это?
Тило, которой не следовало бы шутить с силами, что вне ее разумения, — разрушение, приведенное тобой в действие, затронет всех людей вокруг тебя. Весь город будет охвачен им.
Что ж, тогда нам больше не о чем говорить. Губы мои пересохли от внезапного страха, что я пытаюсь стряхнуть с себя, но не могу. Я опускаю узел в воду и отпускаю. Он медленно тонет, излучая сияние. Когда наконец он исчезает, я перевожу дух. И говорю, перед тем как пуститься в долгий обратный путь.
Специи, в таком случае начните с меня. Возьмите меня первой. Излейте ваш гнев на меня.
Тило, ты ничего не понимаешь. — И голос из глубины — как шипение воды на раскаленном утюге. Или это они вздыхают. — Подобно водопаду, снежной лавине, лесному пожару, мы ничего не испытываем. Мы просто делаем то, что должны.
Квартира Равена — на самом последнем этаже здания, которое кажется мне самым высоченным в мире.
Стены его из стекла. Лифт поднимается — а весь мерцающий огнями город уходит вниз. Это почти как полет.
Он толкает дверь и делает торжественный пригласительный жест:
— Добро пожаловать в мой дом.
В голосе чувствуется легкая дрожь. Неужели он нервничает, изумляюсь я. Внутри меня что-то вздымается. Любовь и новое желание — успокоить его.
— Здесь красиво, — говорю, и так оно и есть. На нас хлынул свет со всех сторон, хотя, где его источник, я так и не поняла. Мягкий белый ковер, в котором мои ноги утопают по щиколотку. Широкие низкие белые кожаные диваны. Чайный столик — простой овал из стекла. На стене одна огромная картина, наполненная солнечными вихрями: может, это изображено начало мира? В углу, под большим фикусом, статуя апсара. [93] Я опускаюсь на колени, чтобы прикоснуться к ровно выточенным чертам. Почти как прикасаться к своему собственному лицу.
93
Апсара — небесные девы.