Принцесса, сыщик и черный кот
Шрифт:
…Акулье тело белой «Кометы» дрогнуло и сорвалось в море. Подводные крылья зло резали волну, бегущую навстречу. Изумрудная вода упрямо пенилось, вскипала и долго возмущенно бурлила за хвостом «Кометы».
– А вот, говорят, на воде следов не остается. Невозможно рассечь пространство, не оставив следа – сказал Роман. Он стоял в капитанской рубке. За штурвалом восседал одноглазый, еще больше теперь напоминавший флибустьера. Он снял с себя рубашку, обнаружив под ней полинялую тельняшку. Капитан, седой угрюмый мужчина,
Флибустьер повернулся зрячей половиной лица к Роману:
– Намек понял! Выходит, мы тебе след оставляем, а ты по нему идешь… как собака.
– Пусть собака. А ты не любишь собак, Колотушкин?
– Не люблю. Говорят, в прошлой жизни кто-то был собакой, а кто-то котом. Я – котом.
Роман засмеялся, хлопнул одноглазого по плечу.
– Что смешного? – Колотушкин будто даже обиделся.
– Я же тебя вчера спрашивал, не был ли ты котом? А ты что мне ответил?
– Это фигурально! Просто не люблю псов. Коты, они сами по себе, а псы всегда у ноги. Иначе это – волки! Вот ты слышал когда-нибудь о том, чтобы люди возвели собаку в святые?
Роман пожал плечами, пытаясь припомнить что-нибудь подобное.
– То-то! А котов священными животными очень во многих местах считали и считают. Возьми хотя бы Египет!
Роман задумался. Потом вздохнул и спросил:
– Зачем вы здесь?
– Бизнес. Морской транспорт и все такое.
– Только перевозка людей?
– Пока – да. Но собираемся расширить дело.
– Много вас?
– Хватает.
– Зачем вам Ахмед?
– Пассажирская линия. Лимассол – Бейрут и назад. А что, нельзя?
– Почему же нельзя, можно. Только дело-то не в этом. Видишь ли, Ваня, сколько веревочка ни вейся, а конец ей будет. И, кажется, он уже у меня в руках.
– Да ну? – одноглазый недоверчиво хмыкнул. – Даже интересно!
– Интересно? А мне вот не очень! Лучше бы я чем-нибудь другим занялся.
– Вот и занимайтесь! Можно, я вас лучше на «ты»? А то непривычно как-то… Мы люди простые.
– Можно. Если непривычно, то можно.
– На брудершафт, значит.
– Только целоваться мы не будем.
– Почему? – одноглазый рассмеялся.
– Боюсь, привыкнешь.
Теперь в капитанской рубке засмеялись все. Роман посмотрел на девятнадцатилетнего помощника.
– А ты-то как здесь?
Капитан вдруг опять стал серьезным.
– Я не для того сына родил, чтобы он в вашей армии вшей кормил! А тут не достанут! – сказал он угрюмо.
– А другим можно?
– У других свои отцы имеются. А если нет, то сами думать должны.
– Значит, по-вашему, если все «подумают», то и служить некому станет?
– Мне это все равно! Кто хочет, пусть служит где хочет и за что хочет. А Генке и здесь есть, что делать. Мужик он уже и так что надо!
Капитан
– Ваше дело… только…только здесь он вряд ли что усвоит.
– Ничего! Если человек, его волна вынесет. Верно я говорю, Иван Кириллович?
Одноглазый важно кивнул:
– Верно, капитан. Человек, он и есть человек. Роман! Гляди налево.
Колотушкин показал пальцем в сторону далекого теперь уже кипрского берега.
– Вон мыс, видишь? Да ты прямо смотри.
– Вижу. Город там. Крепость какая-то, по-моему.
– Крепость… – передразнил одноглазый. – Фамагуста это. Отелло там свою Дездемону придушил. Слыхал? Шекспир!
– Мавр венецианский. Слыхал.
– Да какой мавр! Выдумал все Вильямка. Белый он был. Губернатором служил. Мзду собирал. Ему пираты сундуками взятки возили. А он им тут все радости мира… А баба его с одним таким же одноглазым, наверное, как я, снюхалась! – флибустьер засмеялся, довольный своей шуткой. – Вот ее муженек и придавил! Молилась ли ты на ночь, Дездемона? И за глотку хвать!
– Что-то все очень просто получается! Опять, выходит, мир вокруг вас вертится, а не вы его обтачиваете со всех сторон.
– Так и есть! Мы живем по законам природы. Значит, в центре! А вы обтачиваете! Хорошее слово! Под себя обтачиваете! Вильямка сказку сочинил, и вы рады-радешеньки! Мавр венецианский! Пожрать, поспать и бабу «у койку» завалить! Все вокруг этого! Верно, помощник капитана?
Парень ухмыльнулся, но капитан тяжело посмотрел на него, и тот вновь отвернулся к морю, словно что-то важное разглядывал на однообразной, размытой водой и солнцем линии горизонта.
– Ты это, Иван Кириллович, ты парню-то голову не морочь. Пожрать, поспать, бабу… – угрюмо сказал капитан. – Рано ему еще бабу!
– Бабу никогда не рано, но бывает поздно! – заржал Иван и хитро взглянул единственным глазом на капитана.
– Это кому как! Кому и рано еще… – не унимался капитан.
Роман вздохнул и подошел к капитану.
– Научится, говорите? Возмужает?
– Возмужает! А нет, так хоть живой будет. У нас в Ростове, в его классе, уже пять похоронок из Чечни пришло. Не успели хлопчики возмужать, а их уже в землю зарыли. Сына не дам!
– Бывал я там, в командировках. Понимаю.
– А вот коли понимаешь, так и молчи лучше! О маврах поговорите… о венецианских… – буркнул капитан.
Помолчали, глядя на приближающийся берег, с которого свисала грязно-желтая кладка древней, угловатой крепости. Под ней тоскливой махиной придавил землю порт, врезаясь в море стрелами пирсов и ровными линиями причалов.
– Туда не пойдем? – сказал одноглазый, – там турки. Нельзя. Арестуют, черти! Отелло-то ихний! С Дездемоной!
Он поднялся с вертящейся табуретки и кивнул капитану: