Принцесса Ямакидзу
Шрифт:
— Немыслимо! — прошептал он. Кира отдёрнулась — выдох щекотнул её изумительно гладкую, лишённую папиллярных линий кожу.
Тимофей Гермогенович застонал и зашевелился.
— Лежите, лежите!.. — успокаивающе сказал Архипов. — Врачи уже едут!
— Мне бы хотелось объяснить… — едва слышно начал старик.
— Вам нельзя разговаривать! — Архипов попытался прервать его.
— …Почему, собственно, я отважился приехать сюда, — упрямо докончил тот. — У вас нет детей, поэтому вы и не представляете себе, какое это колоссальное счастье — иметь возможность пойти с любимой дочерью в кино,
— Терпеть не могу, — признался Архипов. — По-моему, оно похоже на толпу — такое же большое, глупое и шумное…
— А Кире оно понравилось… Правда, Кира?..
Кира кивнула, обеспокоенно глядя на Тимофея Гермогеновича.
— Да угомонитесь вы уже!.. — вспылил Архипов. — Поберегите остатки здоровья — хотя бы ради Киры!..
Это подействовало, Тимофей Гермогенович присмирел.
Минут через пять прибыла бригада скорой помощи.
— Инсульт, — проворно определила немолодая врачиха. — Будем госпитализировать…
Архипов помог фельдшерам уложить Сефериадиса на носилки и вышел следом. Кира увязалась за ним.
— Вы ему кто будете? — поинтересовалась врачиха.
— Я сын, — нашёлся Архипов, — младший… А это внучка — от старшего.
— Племянница твоя, значит?.. Как звать-то тебя, милая? — обратилась врачиха к Кире.
Архипов ответил, скосив на Киру глаза и скорчив врачихе свирепую рожу.
— Понятно… Сурдомутизм или как?
— Или как, — наугад ответил Архипов, разбирающийся в медицине непозволительно слабо для отпрыска стоматолога и акушерки.
— Это ещё повезло, — вздохнула врачиха, залезая в машину. — Вот у моей двоюродной сестры внук, три годика в мае исполнилось, вообще слепоглухонемой, представляешь?..
— Сочувствую, — сказал Архипов захлопнутой двери.
«Скорая» уехала.
Архипов нерешительно, словно дикого зверька — вдруг укусит или испугается и убежит? — потрепал смятенную Киру по голове. Кира обернулась, посмотрела снизу вверх огромными, отчаянно тоскующими глазами.
— Ничего, — смущённо пробормотал Архипов, — всё образуется…
Чтобы подбодрить Киру, он хотел было предложить ей сходить в кафешку и умять по мороженому, но вовремя опомнился.
— Ты, кажется, хотела, чтобы я тебя нарисовал? — нарочито бодро спросил он. Кира печально кивнула. — Ну так пошли… племяшка!..
Кира оказалась великолепной натурщицей: сидела с похвальной смирностью — кажется, даже не моргнула ни разу, одобрительно подумал Архипов, — и не донимала художника ни идиотскими вопросами о его личной жизни, ни дилетантскими размышлениями об искусстве. Он рисовал несколько часов кряду, сделав лишь один стремительный перерыв — на посещение туалета, — и вымотался так, словно не пастелью по ватману шоркал, а кирпичи на пятый этаж таскал. Зато, кажется, я прыгнул выше головы, удовлетворённо подумал он, сканируя рисунок себе на память.
— Держи, Кириэль, — он протянул лист, на котором юная чернокудрая эльфийка всматривалась в будущее и отчётливо видела как пышное ликование победы, так и мучительную тоску расставания. Кира обомлела,
— Пожалуйста, — сказал Архипов. — Ты пока здесь побудь, а я пойду в больницу звякну — спрошу, когда можно будет навестить твоего папу.
Он взял мобильник и вышел из комнаты.
…Пальцы, набиравшие номер, дрожали вовсе не от усталости, а от волнения и бесконечно дурного предчувствия…
Тимофей Гермогенович скончался два часа назад от субарахноидального кровоизлияния.
Архипова бросило в жар — мгновенно отхлынувший, но успевший выжечь все мысли и чувства. Гулкий ледяной вакуум, образовавшийся на месте Архипова, выключил телефон, не спеша вошёл в гостиную и присел на корточки напротив Киры.
— Даже не знаю, как тебе и сказать… — пробормотал вакуум, стараясь не глядеть на неё. — В общем, твоего отца больше нет.
Кира сорвалась со стула, прижалась к Архипову, обняв его за шею, и страшно, беззвучно разревелась. «А с другой стороны, — сердито рассудил он, похлопывая Киру по содрогающейся спине, — лучше сейчас, чем лет через десять, когда я бы уже успел забыть про своё дурацкое обещание и обзавестись женой и детьми!.. Это только в американском кино приличная семья может спокойно держать дома хоть инопланетянина, хоть снежного человека, а вот в российской действительности — вряд ли!..»
— Вот такие дела, племяшка, — выдохнул Архипов, изо всех сил цепляясь за спасительную для рассудка мысль, что Кира и вправду его осиротевшая родственница. — Такие дела…
…Кира, обессиленная долгими рыданиями, спала на диване, свернувшись калачиком так, как умеют только несчастные дети и счастливые кошки, а Архипов стоял у вечереющего окна и прикидывал, во сколько обойдётся погребение Тимофея Гермогеновича по более-менее пристойному разряду. В дверь тихонько, словно догадываясь о спящем ребёнке, постучали. Надеюсь, Кира подтвердит, если будет нужно, что я её дядя, подумал Архипов, открывая.
Он сразу и без особого удивления понял, кто перед ним — по сливочно-белому, оттенка слоновой кости, цвету кожи незнакомки.
— Не гадай, о смертный, — промолвила Галатея вместо приветствия, — откуда мне известен твой язык, ибо я свободно владею всеми наречиями, на коих когда-либо говорили уста хотя бы одного скульптора…
— Вы за Кирой пришли? — перебил Архипов. — Тогда вам придётся подождать, потому что я не хочу будить её… Или, — внезапно испугался он, — вы хотите превратить её обратно в куклу, раз умер тот, кому она заменяла погибшую дочь?..
— Отнимать чью-либо жизнь — не в моей власти, — торжественно произнесла Галатея. — Ты понял верно: я пришла, дабы забрать Киру с собой. Так будет лучше и для неё, и для тебя…
— Наверное… — согласился Архипов — и вскипел неожиданно для себя самого: — Только знаете что? Может, она и кукла, оживлённая вашей магией, но попрощаться с отцом она должна по-человечески! До его похорон я вам её не отдам! А после — забирайте хоть на Парнас, хоть на Олимп, хоть в Аид!..
— Хорошо, — просто сказала Галатея, развернулась и ушла, плавно покачивая бёдрами в бежевых джинсах. А задница у неё действительно ничего, подумал Архипов.