Принцип "Земля"
Шрифт:
В этот момент колонна остановилась, рассматривая парящие в небе шары, и напротив Эви оказался мальчик, который был на демонстрации так же с мамой, как и сама Эви.
– Привет! С праздником!
– и Эви помахала ему рукой. В другой руке у нее были цветы.
В ответ мальчик тоже помахал ей рукой, правда, сделал это не очень весело, и ответил что-то на своем языке.
– Что он сказал?
– спросила Эви у Виолетты.
– Он тоже поприветствовал тебя, и поздравил, - ответила Виолетта.
– На своем языке.
– Эти слова не требовали специального перевода, Виолетта понимала их без труда, большинство из них были очень похожи на родные.
– Видишь, как много разных людей отмечают
*
– Мама, а что она сказала, - спросил мальчик у своей мамы.
– Она поздравила тебя с праздником. А ты от чего сегодня такой не приветливый? Улыбнись и ты ей, - ответила мать сыну.
Но разогнать тучи детского настроения одними словами не просто.
– Поздравляем и вас, - добавила женщина в ответ на приятное поздравление в свой адрес.
*
– А почему он такой грустный?
– спросила Эви.
– Разве он грустный?
– Виолетта посмотрела на мальчика.
– Смотри-ка, он улыбнулся тебе. Ты его поздравила, и ему стало хорошо. Давай подарим ему цветы!
Эвелина протянула ему свой небольшой букетик примул.
– Поздравляю! Меня зовут Эвелина. А тебя как?
Мальчик взял цветы, поблагодарил и добавил что-то еще.
Колонна начала медленно двигаться дальше. И когда они в последний раз встретились взглядом, они помахали друг другу руками.
*
– Мама, смотри, что мне подарили!
– Эти цветы особенные. Это примулы. Они стали символом этого праздника, потому что они одними их первых расцветают весной, как раз к празднику. Они растут почти повсеместно, и они бывают очень разными, так же как и люди. И они показывают нам пример, как можно быть такими простыми, скромными и разными, но украшать свою планету, а не наоборот. А так же в знак надежды... Но ты пока этого не поймешь, - добавила она.
Свою фразу она закончила мысленно: "... надежды, что когда-нибудь эффект примулы перестанет быть главным для людей".
– А ты запомнил, как зовут ту девочку?
– поинтересовалась женщина.
– Она же тебе назвала свое имя?
– Эвелина, - ответил мальчишка.
Имя показалось ему очень необычным.
*
Эвелине же имя мальчишки не запомнилось.
25.
Прошли годы. Очень много, как думали бы Авдей и Ярик, заканчивая учебу и мечтая о научных открытиях. Но не так уж и много, если оглядываться назад и не округлять до десятков. Возможно, потому что мечта все еще была впереди, а возможно, просто потому, что после определенного рубежа время чудовищно ускоряется, и начинаешь его болезненно не замечать.
Иногда в разговорах они все еще пытались убедить друг друга:
– Вся-таки я не жалею, что сделал выбор в пользу детей.
– А я не жалею, что ты ушел из прикладных профессий и вернулся в науку.
– Пора нам брать под свое руководство серьезные экспедиции. Как считаешь, Яр?
– А они сейчас есть?
– усмехнулся Ярик.
– Согласен. Финансирование жмотское! Хватает только на самые скромные проекты.
– Но мы же с тобой поедем в Африку? Я уже могу решиться. У старшего отметил совершеннолетие.
– Глеба уже можно оставлять за старшего в семье?
– подначил Авдей.
– Конечно, можно. Жду, вот теперь, когда ты поставишь на ноги своего, - улыбнулся в ответ Ярик.
Вместе решили отложить поездку еще на три года. Как бы ни много это было, но они уже ждали ее пятнадцать лет. Три года, казалось, роли не сыграют. А за эти пятнадцать лет изменилось слишком много.
Состояться долгожданная экспедиция теперь могла почти полностью за счет средств энтузиастов, так как открыть такое
Ярик и Авдей, возможно, решились бы перейти в другой университет, если бы академия где-то открыла направление в Африку в интересующий их район для исследований по старому, но не забытому, вопросу о странной цивилизации. Но этого не происходило, несмотря на то, что несколько университетов предоставляли доклады таких же самообеспечиваемых энтузиастов о направлении и просили об открытии больших исследований. К их числу относились лаборатории, которые с начала века занимались этой проблемой: собственно университет, где трудились Авдей и Ярик и южноамериканские. Сама Африка долгое время отсутствовала в процессе, и только в последние годы стала немного активнее, видимо, поборов свое суеверие. Но к ним подключились североамериканские коллеги, по необъяснимым причинам долгое время игнорировавшие факты, словно они находились под запретом.
Из данных, собранных всеми университетами, напрашивался невероятный вывод. Ни один из видов анализов на возраст не показал древности или хотя бы старости находок. Напротив, все указывало на современность их происхождения.
Анализ письменности привел к выводам, что в ней нет ничего принципиально отличного от тех систем, которые существуют или существовали на Земле. Она так же систематична, и в ней так же, как и при разгадке известных систем, можно было выделять закономерности. Однако, ее отличали куда большая абстрактность и меньшая примитивность, дополняемые разнообразием, превосходящим привычные диалекты. В частности, например, символы солнышка, воды, человечков и тому подобное, что встречалось во множестве обнаруженных ранее систем письменности, здесь отсутствовали. Еще одной особенностью этой письменности была исключительная, словно машинная, точность в деталях при нанесении символов и, как предполагаемое следствие, однозначность.
Пока еще все эти характеристики не были доказаны и объяснены. Это были всего лишь статистические наблюдения и основанные на них попытки интерпретации. И, конечно же, полной загадкой оставалась фонетика. Однако полагали, что если она есть у этого языка, то она должна насчитывать весьма значительное количество звуков, ввиду богатства символьных примитивов. Пока ученые могли лишь предполагать, что это количество сравнимо с общим количеством звуков, изобретенных человечеством в процессе развития своего речевого аппарата.
Несмотря на все эти выводы, направление оказывалось, словно под негласным табу. Бороться с Академией и Академиатом было сложно. Сам же Академиат подчинялся напрямую единому правительству, которое появилось после того, как сыграли последнюю революцию.
Революции первого десятилетия большинству казались событиями, из ряда вон выходящими, и в них многие склонны были увидеть их негласного хозяина. А с тех пор, как политику полностью вытеснили политические технологии, все последующие волнения, захватившие в том числе и привыкшие считать себя благополучными страны, проходившие с разной степенью громкости, объяснялись с бо?льшим трудом. Но, однако, это уже казалось делом весьма обычным, просто демократическим процессом - широко внедренным в сознания покрывалом, укрывавшим собой многие жизни и реальные поводы.