Принесите повару воду для супа

Обиванов Евгений

Вдруг, колодец затрясся, заставив всех мигом притихнуть, переглядываясь друг с другом. Пол под нами ходил ходуном, в повисшей тишине корабль издал душераздирающее пение. Так пели погибающие киты, чудесные мифические создания, жившие раньше, я видел их в одном из старых документальных фильмов о море. Песнь прервалась, погрузив нас в мертвую тишину на несколько минут. Затем, корабль вздрогнул, и запел вновь. В новых тональностях его песни было всё:

скорбь и величие,

нежность и красота,

горе и ярость.

Пение широким эхом отдавалось в окрестностях снаружи, оно было уверенным и статным. Слышать как твой корабль, молчавший десятилетиями, вдруг запел, было невообразимо, я почувствовал, как Хлоя крепче сжимает мою руку. Внезапно, яркой вспышкой на капитанском мостике возникла чёткая голограмма Эйдена. Штаб наполнился восторженными криками, свистом и аплодисментами. Повстанцы ликовали. В моей голове стремительным вихрем пронеслась тысяча мыслей: Эйден лег в саркофаг, заняв место Фелиции, и излечил коллективный разум машин. Он решил прервать её жизнь ради своих целей? Ну конечно, он пошёл на это. Какой же я дурак, как я сразу не разгадал его задумку? Я понимал, что за эти годы у него было много времени,

чтобы все взвесить решить и пойти на это. Самоотверженно, но жестоко. Но было ли это жизнью? Нет, скорее существованием. Бедняжка Фелиция исчезла давным давно, как и Божур Зекавица, сменивший ее на жутком посту этим утром. Джоэл стянул с головы повязку, с каким то благоговением взирая на голограмму капитана. Образ Эйдена ничего не сказал своей бушующей от радости команде, он повернулся к лобовому окну кабины, сложив руки за спиной и защитные панели медленно раскрылись перед ним, словно занавес, открывая нам прекрасный вид на Полис, залитый рассветным солнцем. Я прищурился, пытаясь рассмотреть происходящее снаружи и закрывшись рукой от утреннего света — за недели, проведенные в полутьме коридоров корабля глаза напрочь отвыкли от солнца. Наш «Колодец-1» действительно висел над портом, между нами и городом полукольцом зависли остальные «Колодцы». Здесь были все: бордовый четвёртый и белоснежный седьмой, ярко-жёлтый восьмой красовался рыжими полосами на боках, серым голубем над ними завис второй, пятый, девятый, шестой — все колодцы были новенькие, красавцы, как на подбор в отличие от нашей старушки. Они парили перед нами, ощетинившись бортовыми орудиями. За ними боевым строем несли стражу крейсеры комитета. Вокруг словно саранча метались дроны и мелкие транспортники. Но что-то менялось. Один за другим, колодцы вздрогнули, и тоже разразились многотональным пением. Откуда-то со стороны пустыни раздался ещё один мощный вой — то откликнулся пробудившийся «Колодец-3», на котором в своём саркофаге проснулся исцелённый от лихорадочного забытья мозг Милана Зекавицы. Я будто воочию увидел, как его машина просыпается, сбрасывая с своего корпуса песок, и медленно, но уверенно поднимается в воздух. Теперь они навсегда воссоединилсь с Зекавицей младшим. Я видел, как внизу, на улицы города словно маленькие термиты высыпают люди, скандируя что-то, размахивая руками. «Колодцы», обмениваясь друг с другом обрывками песен стали медленно разворачиваться, вставая с нашим кораблем в один боевой строй. Наведя бортовые орудия на военный крейсеры они угрожающе двинулись вперёд. Наш корабль занял свое место в строю остальных машин, двигаясь вслед за ними в строгом порядке, как единый организм. Я завороженно рассматривал их, гадая, в каком же из них вступил в синергию великий Сэм Рассел. Что чувствует сейчас созданный им коллективный разум, сквозь сканеры наблюдая то, во что превратили его город? Есть ли у него чувства? Между тем военные крейсеры, явно не ожидавшие такого поведения от остальных колодцев, попятились, открывая нам путь к Полису. Внезапно, один из них попытался дать залп бортовыми орудиями, подорвав обшивку «Колодца-4» и заставив нашу команду разразиться озлобленными и испуганными криками. Все как один колодцы развернулись к обидчику, обдав его мощными ответными залпами орудий. Наш корабль сотрясло отдачей, едва не повалившей всех с ног — бортовые орудия «Колодца-1» не дремали. Уши заложило от мощного гула крупнокалиберных туерлей. Передовой военный крейсер вспыхнул, словно угасающая звезда и рассыпался тысячами ярких осколков. Часть горящих обломков, к сожалению, полетела на крыши домов Полиса. Хлоя в ужасе прижалась ко мне, я обнял её, шепча на ухо глупые обещания, что всё будет хорошо, а сам не мог оторваться от картины боя. Командам остальных крейсеров не хватило духу вступать в схватку, они отступали, стараясь держать нас на прицеле. «Колодцы», устранив досадную помеху на своем пути, словно стая птиц обратным клином устремились к башне комитета, залпами орудий громя на пути наземные ПВО города. наш корабль поднимался всё выше и выше — к вершине башни, на которой располагалась платформа верхнего уровня Полиса. Окружив башню со всех сторон, корабли угрожающе урча заняли места каждый над одной из девяти платформ комитетской башни — к ним уже успел присоединитья Корабль Милана Зекавицы. Его облезлый, проржавевший «Колодец-3» завис над третьей платформой сверху. Наш корабль занял своё место над самой верхней платформой. Сканеры услужливо вывели нам на терминалы штаба картинку происходящего под днищем нашего корабля: колодцы явно послали какой-то сигнал, заставивший платформы башни комитета поменять форму, трансформируясь и ломая надстроенные на них за эти годы скульптуры, фонтаны, раскалывая словно яичную скорлупу бассейны, крыши пентхаусов, асфальтированные дорожки, сбрасывая вниз припаркованные транспортники. Платформы раскрыли лепестки обшивки, словно бутоны стальных цветов, и наши корабли, как шмели устремились в открывшиеся ниши, со скрипом и хрустом проламывая на пути то, что осталось от великолепия верхнего уровня, построенного на их гнездах за время правления ложного комитета. Где-то там, в развалинах былой роскоши исчез и «Танцующий дождь» — заведение, которому я отдал лучшие годы своей жизни. Едва все колодцы заняли свои позиции, как башню охватила дрожь: из шпиля в небеса устремился луч бледно-голубой энергии, поддерживаемый явно за счет кораблей.

— Вот оно что, — услышал я изумленное восклицание Леонса, стоявшего рядом с нами, — поразительно!

Мы все как один разинув рты пялились в верхние окна кабины, завороженно наблюдая, как над городом собираются облака. И тут меня осенило: то, что я видел во время добычи воды — это и были облака! Искусственные облака, которые они пытались собирать как воду, жалкая пародия того, для чего на самом деле предназначена наша старушка! И это было всё, что комитет смог выжать из огромного потенциала кораблей, который не был раскрыт все эти годы, жалкие потуги, которыми выживали наши люди десятилетия! Это всё равно что доить корову за хвост! Эйден По-настоящему унизил Роберто Гатти, уничтожив его жалкий обман. Осуществив свой план и пробудив машинный разум, он наглядно продемонстрировал бездарность и бесмысленность действий, предпринимавшихся руководством десятилетиями. Комитет Полиса был фарсом, тенью настоящей технократии, машины которой демонстрировали сейчас

всю мощь инженерной мысли. Над башней стремительно собирались облака, вот уже над всем Полисом нависли набухшие темно-синие тучи. Все как один, мы рванулись на верхнюю палубу, где «Колодец-1» любезно открыл люки для всех желающих. Едва мы высыпали наружу, как с неба на землю: кап-кап! Я будто во сне чувствовал, как на лицо, на ладони разбиваясь каскадом брызг падают огромные, тяжёлые капли, предвещавшие мощнейший дождь в моей жизни. Он не заставил себя ждать: настоящий град упал на нас с небес! Такого мощного потока дождя я не видел никогда! Забыв обо всём мы обнимались, кричали, смеялись и танцевали под бушующим над мертвой пустыней дождём.

Дождём, возвещавшим о скором конце многолетней засухи.

Эпилог

Я махнул на бортовой журнал рукой, не зная, как его закончить. Прошло уже больше месяца с тех пор, как машины обрушили на пустыню первый ливень. С того дня дожди шли у нас регулярно, успев осточертеть абсолютно всем. Комитет был низложен, Что стало с Роберто Гатти мне было неизвестно, Дожэл старательно помалкивал, но я почему-то был уверен: капитан не успел покинуть пределы Полиса живым. Мы с Хлоей какое то время жили у меня, пока я распространял материалы по местным изданиям, но мы быстро спланировали наш скорый отъезд. В первые дни, поддавшись эйфории, население города праздновало смещение комитета, ожидая перемен к лучшему. Команды колодцев, в том числе и наших бывших сослуживцев подвергли суду. Мы с Леонсом и Хлоей были помилованы как сторонники сопротивления. Но в дальнейшем перемены не спешили. Искусственный разум, проект Сэма Рассела решил кризис с недостатком воды, но для озеленения пустыни требовались десятилетия, которые были потеряны из-за задержки активации «колодцев». Машинный разум, пробужденный Эйденом мыслил абсолютно в других материях, и его правление вовсе не учитывало сиюминутные хотелки человеческого вида как такового. Наш век короток, а у «колодцев» в распоряжении имелись сотни лет на восстановление перенесшей катаклизм Земли. Как шелкопряды они будут плести и перекраивать засушливые участки, возрождая флору и фауну дальше и дальше. Этим они и занимались: медленно и методично, вызывая вопросы и недопонимание абсолютного большинства. Недовольство и страх перед неизведанным коллективным разумом с каждым днём только росли и причин возникало все больше. Новый образ Сэма Рассела пришелся людям не по душе. По мнению многих лучше бы легенда Полиса и не возвращалась вовсе, оставшись в памяти людей таким же человеком. Но теперь про Сэма Рассела болтали разные вещи. Многие начали вспоминать погибших в городе в результате атаки машинами башни. В этот район жители старались соваться пореже. Однако появились и те, кто решил поклоняться «Колодцам», создав чуть ли не культ. И всё же, проект не принес ожидаемого результата, лишь сильнее расколов общество Полиса.

Тело Фелиции Гатти кремировали, мы вместе с Хлоей забрали ее прах и развеяли в море пустыни. Разбирая свои вещи перед тем, как окончательон покинуть колодец, теперь живший своей жизнью, я наткнулся на ее сообщения в моем голокомме. Не ее конечно же, а ИИ, основанного на прообразе Фелиции, но так сложно было привыкнуть к этой мысли. Все-таки я не зря ждал ее в карцере: она связалась со мной так, как смогла. Первое аудио-сообщение было отправлено конечно же, в день моего ареста:

“Джек, не знаю, что происходит, но я уверена, что ты не сделал ничего плохого, а капитан Роберто совершает какую-то чудовищную ошибку. Я буду говорить с ним, пока он не отпустит вас с Леонсом, я его уговорю. Мне не удается с тобой связаться и освободить я тебя не могу, карцер изолирован. Прости, я хотела помочь вам, но я не в силах перечить своим директивам.”

Второе сообщение она отправила в момент своего отключения, эти слова навсегда отразились в моей памяти:

“Джек, меня отключают, если меня когда нибудь активируют снова, я надеюсь, что ты будешь рядом.”

Я в который раз переслушивал сообщение, пока пил дрянной кофе у барной стойки какой-то забегаловки в порту, в ожидании нашего транспортёра. Эти записи останутся со мной на всю мою жизнь. Отложив голокомм, я пересчитывал оставшиеся кредиты, среди моих средств были и деньги от продажи квартиры, и то, что я отложил еще с ресторанов. Были и гонорары, полученные за переданные в редакцию материалы, которые мне удалось собрать за время моей службы на «Колодце-1». Я очень надеялся, что после Дня Первого Дождя их опубликуют и население узнает правду, но никто так и не решился на это, боясь прогневить новых хозяев Полиса. Люди были растеряны и боялись делать лишние движения, предпочтя по привычке затихнуть и ожидать, что будет. Кое-что, к сожалению, никогда не меняется. И все же, попозли слухи о других государствах, находчивые пилоты взялись доставлять людей в любую желаемую точку, за безумную плату, конечно. За то, чтобы нас вывезли на север мы заплатили круглую сумму. Рассматривая суетливую толпу собравшихся в зале пассажиров я ощущал какую-то необъятную тоску и усталость. Больше всего было обидно от того, что Леонс отказался поехать с нами. Он объяснил это тем, что хочет повидать родные края, и возможно, найти там родню. Он решил уехать во Францию, воспользовавшись нынешней расплывчатостью границ.

— Какой у тебя грустный вид. — Хлоя вернулась от терминалов, где проверяла статус нашего рейса. Её рыжие волосы были заплетены в косички, одета она была в просторный бордовый джемпер и короткие джинсовые шорты. Она с улыбкой вытащила из моих рук банку и тоже сделала глоток кофе. — Ты не приболел, Джек?

— Я скучаю по Леонсу. — горько ответил я, вглядываясь в панорамные окна зала, за ними уже который день лил дождь.

— Уверена, мы с ним ещё увидимся. — улыбнулась она, — Вставай, наш транспортёр скоро будет, пора идти.

Да. Пора. Я встал, оглядываясь, проверяя не забыли ли мы что-то. Нам удалось нанять борт, который отвезёт нас на север, в прибалтику. Я всегда хотел увидеть тамошние леса, ну и может хороший повар им не помешает. В любом случае скучать по Полису я не буду точно.

— Не грусти. — Хлоя ласково тронула меня за плечо, — Нужно торопиться, пошли быстрей!

Я улыбнулся ей, и поцеловал девушку. Допив отвратительный «coffhit» я кинул банку в урну, и решительно зашагал вслед за Хлоей к посадочной площадке. Оттуда нам предстояло отправиться в новый, долгий и неизведанный путь. Зато мы пройдем его вместе.