Приносящая надежду

Воронина Тамара

– А заодно и себе доказать, что способен выдержать, – кивнул Милит. – Это как раз понятно. Хотя корректировать полукровку… то есть того, кто имеет магические задатки… Как они тебя не убили?

– Практически убили, – сухо сказал Гарвин, – разве что отложили на какое-то время. Ты им подходил как нельзя лучше, потому что такого случая больше могло и не представиться. Ведь не спрашивали, человек ты или нет? Вот именно.

– Тогда я этого не знал, Гарвин. И ведь выдержал. И получилось. И где-то через год, уже после того как меня представили королю, я понял, что

действительно ему нужен. Нужен короне. Родагу я уже не так был нужен, как его отцу… Родаг сам умел находить истину. И нужных людей.

– Ну, тут совсем просто, – удивился Маркус. – Раз ты не особенно был нужен короне, ты понадеялся, что нужен Родагу лично. Не как шут, а как человек. Как друг. И, в общем, прокололся.

– Я не прокололся, – возразил шут. – Я просто себя переоценил, переоценил свое значение для Родага.

– А разве не это называется «проколоться»? – прикинулся простачком Маркус. Устроили тут дискуссию, чтоб Лену отвлечь. И думают, что она этого не понимает.

– Ну, прокололся, – согласился шут. – Может быть. Только ведь… Я иногда думаю, что все мои выходки тогдашние – способ обратить на себя внимание Родага.

– То есть ты хотел, чтоб он заметил, что ты не только шут, но и личность? Смешно. Ждать этакого от короля… даже замечательного короля вроде Родага. Наивно.

– Наивно.

Лена вдруг вспомнила удавку на худой шее, синеющее лицо, закатывающиеся глаза, и ее снова начала бить дрожь. Гарвин завернул ее в плащ, да еще придвинул стул и обнял.

– Что-то, чего я не знаю? – спросил он. Лена помотала головой. Не могла она об этом говорить. Может, ему Маркус рассказывал. Или расскажет. Только не она. Гарвин склонил голову набок и задумчиво уставился на шута, и тот, не особенно умевший смущаться, под его взглядов почувствовал себя не особенно уютно.

– Когда Лена увела меня от креста… – виновато начал он. – В общем, она не знала ничего ни обо мне, ни о казни шута, ни о том, что может случиться…

– Не подумала о последствиях? – безжалостно уточнил Гарвин. Гару заворчал. Нет, он определенно понимает вовсе не только «пряник», «косточка» и «играть». А что рычать, если Гарвин прав? Если она полезла со своим уставом в этом монастырь? А вот будь на месте шута Милит, его взгляд тоже поправлял бы ей волосы или гладил щеку? Стала бы она уводить Милита? Или Маркуса? Особенно если бы ей разъяснили, что речь вовсе не идет о жизни и смерти?

– Ага, – совершенно безмятежно отозвался Маркус. – Она вообще о последствиях не думает. Не сильна в стратегии. То за одним эльфом ломанется, то за другим втихушку пойдет, то третьего в Кольцо магов потащит… Где ей о будущем-то думать, когда у нее в настоящем хлопот хватает?

– Полагаешь, я ее осуждаю? – вздернул бровь Гарвин и сделался ужасно неприятен. Гару глухо гавкнул. – И тем не менее она не думает о последствиях. Увидела – пожалела. А ты ей говорил, что его вообще-то не убьют?

– Он мне говорил. – Голос совсем сел, и она прокашлялась, как перед речью. – Говорил. Маркус, не фырчи, он прав. Я всегда такая… сиюминутная. Наверное, я просто понадеялась на

то, что Маркус сможет увести его из города… Нет. Не знаю. Ни на что я не понадеялась. Но поняла, что этот шут не попросит о милости. Сдохнет там от потери крови или еще от чего, но не попросит. А так никогда не было, и никто бы не знал, что делать. Шута приговаривают не к смерти, а к позору, и никогда еще ни один не предпочел смерть. И что-то случается впервые. Но то, что король разъярится и просто прикажет его удавить…

– Удави-и-ить? – протянул Гарвин. – Недорого стоит королевская дружба… И что, прямо у тебя на глазах? На глазах Светлой?

– Светлые не вмешиваются!

– Ага. Только ни один дурак не станет устраивать казни, пока она может эту казнь увидеть. Хотел бы удавить шута – удавил бы, когда ты ушла уже. А так бы погневался показательно, в темницу бы его запер… в морду дал. Ты б поверила. Маркус – не знаю, но он бы постарался тебя увести подальше. Так что беру свои слова назад: не ты дура, а король неумен. Не стратег, так скажем. Светлые не вмешиваются, позволяют вешать или четвертовать, но ты уже однажды вмешалась. Не надо быть стратегом или тактиком, чтобы догадаться, что ты вмешаешься и второй раз. Да и вообще… не война, чтоб убивать на глазах женщины. Да еще так.

– Родаг не мог…

– Мог, и ты это прекрасно знаешь, – перебил шута эльф. – Просто он тебе нравится, ты к нему привязан и ищешь ему оправдания. И находишь. Только король, обладая такой властью, уж точно без труда нашел бы способ усмирить свой гнев и обойти свои законы. Ему бы Верховный охранитель помог, например. Весьма изобретателен был. Ты лучше вот что скажи. Ты бы не попросил действительно? Или она тебя переоценила?

Шут покачал головой.

– Я не знаю, Гарвин. Правда. Есть предел любой выносливости.

– А, то есть ты думаешь, что просто сломался бы от боли? А ты уверен, что твоя гордость не сильнее?

– Не знаю. Когда она пошла… через эту толпу, когда я понял, зачем она идет… я ее услышал впервые. Я решил сразу: попрошу.

– И чего ж?

– Я не велела. Гарвин, не спрашивай, почему. Не знаю. Поняла, что ему нельзя. Что никакая боль его не сломает, а унижение сломает. Он перестанет быть собой. Он не сумеет больше смотреть так, словно не толпа собралась на него потаращиться, а он пришел поглазеть на толпу. Милит смотрел не так.

– А как? – оживился Милит. – Правда, а как?

– Да как будто этой толпы там и не было. Так… муравейник большой. Или будто ты камень большой откатил, а там семейство мокриц или слизней.

Милит удовлетворенно кивнул.

– А я? – улыбнулся Гарвин.

– А ты словно рад был. Словно тебе одолжение сделали.

Гарвин вдруг поцеловал ее, и даже не в щеку. Шут заворчал не хуже Гару, а Маркус прыснул.

– А в общем, ты права. Он бы не попросил. Он бы сдох там, но не попросил. Потому что глупый мальчишка был. Самый настоящий мальчишка. С норовом, гордостью, стремлением что-то кому-то доказать, наивностью.