Принуждение к миру
Шрифт:
– Вызывай, мы подождём, – равнодушно сказал Буй-Тур.
Наступило молчание.
Амбалы Манделя очнулись, заворочались на полу, начали вставать. Один сунул лапу под мышку.
Буй-Тур наставил на него палец:
– Не делай лишних телодвижений, малыш, останешься цел. – Перевёл взгляд на Манделя. – Магистр, мы оба понимаем, что происходит. У тебя ровно минута, чтобы уйти самому и увести своих шестёрок. Не уберёшься подобру-поздорову, здесь появится другой спецназ. Устраивает тебя такой вариант?
Мандель перестал излучать иронию. Бросил взгляд
– В принципе я выяснил, что хотел. Но тебя я…
– Магистр, – поморщился Гордей, – я же не детским садом заведую. Это моя земля, мой город, моя родина, и защищаю я своих людей. Увижу ещё раз, что ты ходишь за нашими учёными, в Европу тебя увезут в цинковом гробу.
Глаза Манделя сверкнули.
– Ты мне угрожаешь?!
– Предупреждаю.
Несколько мгновений Мандель смотрел на Буй-Тура горящими страшными глазами, потом улыбнулся… и растаял в воздухе, возник уже у выходной двери.
– До встречи, воевода.
Исчез.
Дверь слегка шевельнулась, но осталась закрытой, словно магистр прошёл сквозь неё.
Спутники Манделя трусцой выбежали следом.
Оперативники Гордея переглянулись.
– Ни хрена себе! – пробормотал Влад.
– Они уезжают, – доложил Ник с улицы.
– Пусть. – Буй-Тур повернулся к Вишневскому. – Извините, доктор, что мы опоздали. Чего они от вас добивались?
Вишневский смахнул пот со лба, улыбнулся дрожащими губами.
– Про Опухоли спрашивали, где да что. А вы кто? Из ФСБ?
Буй-Тур дал своим команду выходить.
– Надеюсь, больше они сюда не сунутся. Вот телефон. – Он подал учёному визитку с именем и отчеством «Сан Саныч». – Заметите, что за вами следят, позвоните.
– Да зачем кому-то за мной следить? – неуверенно проговорил Вишневский. – Я к учителю приехал, давно не виделись.
– Этот тип следил за вами тем не менее и хотел узнать об открытии Опухолей детально.
– Попросил бы на конференции, я дал бы ему диск. Кто он?
– Враг! – коротко ответил Буй-Тур. – Будьте осторожнее. До свидания.
Он вышел вслед за оперативниками, унося с собой два растерянных взгляда ничего не понимавших мужчин.
Чукотка
Кожухин
Такого удовольствия, с каким он занимался изучением Опухоли, Мирослав прежде не испытывал никогда.
Первые два дня прошли как во сне, в лихорадочной спешке установки аппаратуры и съёма параметров среды.
Затем ритм работы замедлился, геологи успокоились, Веллер-Махно составил график использования вертолёта каждым из членов экспедиции, и Кожухин мог теперь лишь раз в два дня вылетать к Опухоли, чтобы визуально контролировать изменения геометрии водяной горы и снимать показания ранее установленных на островках вокруг Опухоли датчиков.
Опухоль практически не изменялась, только «дышала»: то слегка приподнималась вверх – на два-три метра, то чуть уменьшалась. Взять пробы воды непосредственно из её глубин по-прежнему не удавалось. Однако с некоторых пор на её поверхности после
Вода оказалась вполне нормальной по всем показателям, кроме одного: она была поликристаллической. Её молекулы соединялись в гексагональные текучие структуры, которые долго держали эту удивительную форму. Пробовать воду на язык Мирослав не решился, чувствовал, что ни к чему хорошему это не приведёт.
Эскимосы, с которыми он сдружился, перестали относиться к Опухоли как к хищному зверю, хотя и поговаривали о Великом Духе Анирниалуке, о демоне Туурнгаите и водном божестве Аппалувике, за дом которого они и принимали Опухоль. Именно они первыми увидели вторичные эффекты, сопровождавшие жизнь гигантской водяной капли, выдавленной из недр земли какими-то процессами. Оба много раз проплывали с опаской мимо Опухоли к выходу из залива, где охотились на нерп, когда их помощь Мирославу была не нужна, и рассказали ему сначала о «глазе Аппалувика», разгоравшемся внутри горы, а потом о «танцах духов».
«Танцы духов» оказались струйками воздушных пузырьков, поднимавшихся из глубин Опухоли к её вершине. Мирослав впоследствии не раз любовался такими струйками, в принципе ничего особенного собой не представлявшими. Подобные очереди воздушных пузырьков часто можно было наблюдать и в приповерхностном слое обычной морской воды. Единственное, что их отличало от нормальных пузырей, – величина. Они были с кулак человека и больше, всплывали медленно и торжественно и казались шарами из жидкого серебра.
А вот «глаз Аппалувика» Кожухина озадачил.
Под вечер на боку Опухоли появлялось пятно свечения эллиптической формы, с чёрным пятнышком внутри, напоминавшим зрачок. И весь овал действительно сильно смахивал на глаз, угрюмо наблюдавший за морем, скалами и лагерем геологов.
Мирослав даже выпросил у Веллера-Махно вертолёт для близкого знакомства с «глазом».
Наталья, также заинтересованная явлением, подвесила машину в пяти метрах от склона Опухоли, геофизик направил на «глаз Аппалувика» все имевшиеся у него на руках приборы: радиометр, термодинамический анализатор, магнитный сканер и спектрометр, – но пятно тут же погасло, а приборы так ничего и не успели зафиксировать. Причина свечения воды в форме глаза осталась неразгаданной.
Лишь позже, после возвращения, Мирослав вспомнил свои ощущения в момент замера (тогда он был очень занят работой и не отвлекался на собственные переживания) и поёжился: «глаз» смотрел на него! На вертолёт. На небо и море. И ему не нравилось, что люди приближаются к Опухоли вплотную.
Химчук, дежуривший у костра в этот день, заметил его застывший взгляд:
– Что новенького увидел?
Мирослав оглянулся на остывающую глыбу вертолёта. Захотелось спросить у Натальи, чувствовала ли она что-нибудь подобное, но его отвлёк запах варева: проснулся аппетит.