Принуждение, капитал и европейские государства. 990- 1992 гг

Тилли Чарльз

Эти публикации и выступления означали бесповоротный разрыв с однолинейной эволюционной схемой стадий политической модернизации, с вымученным структурным функционализмом Талкотта Парсонса (одного и, откровенно говоря, не самого любимого из преподавателей Тилли в Гарварде) и с идеологией либеральной демократизации мира по американскому образцу. Эта идеология еще возродится в 1990–е гг. в перелицованном виде теорий глобализации и политической транзитологии, однако уже без того впечатляющего размаха и серьезного теоретизирования, которые отличали прежнюю школу модернизации. Размах и теоретизацию унаследовали как раз повстанцы последнего поколения модернизаторов — Валлерстайн и Тилли.

В чем состояла предложенная Рокканом и Тилли теоретическая альтернатива, станет ясно из прочтения данной книги. Обращу лишь внимание на основной ее посыл. Здесь нет однолинейной заданности. Многообразие истории воплощается во множестве

рядоположенных вариантов, которые можно представить в виде спектра стратегий от полностью капиталистических (как в коммерческих городах–государствах) до полностью принудительных, подобно военно–административным империям. Россия расположена не за пределами европейского спектра возможностей, а лишь ближе к флангу принудительных стратегий. Выбор государственных стратегий далеко не произвольный и тем более не идейно заданный. Строители европейских государств Нового времени действовали в жесткой конкуренции. Проигравшие или не успевшие в ходе последних пяти столетий исчезали с карты путем поглощения более успешными государствами.

Стратегия определялась в первую очередь ресурсами, которые правители государств могли найти в пределах досягаемости. Там, где сложились капиталистические города, сплелись торговые потоки и возникла высокая плотность населения с соответствующими производственными навыками, ресурсы для ведения войн и содержания государственного аппарата находились буквально под боком и в концентрированном виде. Здесь задачей было договориться об организованном и предсказуемом изъятии части ресурсов преимущественно в виде денежных налогов. Путь этот полон своих конфликтов и порою отчаянных столкновений. Изначально именно по поводу налогов возникли революции, в ходе которых пошли на эшафот и английский король Карл I, и французский Людовик XVI. Парламентаризм и либеральная политика первоначально возникают в этой ветви эволюции как механизмы компромисса между капиталистическими и военно–бюрократическими элитами. Там же, где государство и правящие элиты имели дело с крестьянством, распыленном по множеству деревень, принуждение выдвигается на первую роль, формируются устойчиво аристократические иерархии, государство само становится главным предпринимателем и реформатором. Это, впрочем, идеальные типы, между которыми в реальной истории возникает множество гибридов. Среди специалистов эта теория государства сегодня общепризнанная и для краткости зовется военно–налоговой — постоянные войны формируют государства, которые в свою очередь приобретают морфологические черты в силу того, что и каким путем доступно для изъятия в виде податей, повинностей и налогов.

По композиции эта книга для Тилли необычна. Здесь нет массы архивных данных, которые остались в прочих его статьях и монографиях. Есть, однако, довольно широкий сравнительно-исторический охват, всегда чреватый риском упустить или перепутать какие–то детали, что Тилли готов был первым же это признать. Однако меняют ли фактические микронеточности общую теорию?

Куда серьезнее будет критика с макроисторических позиций. Теория Тилли имеет сугубо европейское применение. Она плохо работает на периферии, в Африке или Латинской Америке, да даже в исторически древней Индии и арабских странах, где современные государственные аппараты очевидно не возникали из местных процессов налогообложения и регионального геополитического соперничества. Госаппараты третьего мира прямо насаждались колониальными властями и впоследствии, после независимости, присваивались местными властными группировками, повстанческими движениями, а также всевозможными хунтами, диктаторами, иногда попросту мафиями. Это очевидно другой тип эволюции государственной власти, с особой динамикой и своими не самыми обнадеживающими результатами.

Работающий в Америке болгарский политолог Венелин Ганев не так давно предложил интересный теоретический ход — пустить тиллиевскую военно–налоговую модель исторического развития государства в обратном направлении [3] . Периферийным государствам вроде посткоммунистической Болгарии сегодня войны реально не угрожают, поэтому эффективная оборона не является главной заботой правителей. Одновременно основные источники их доходов отнюдь не в налогах, о которых надо постоянно торговаться с населением, а в иностранных займах, помощи, экспортно–импортных операциях более или менее контрабандного толка. Откуда тут взяться трудной и хлопотной работе по обеспечению рациональной эффективности власти?

3

Venelin Ganev. Preying on the state: the transformation of Bulgaria after 1989. Ithaca: Cornell University Press, 2007.

Не менее характерно с другой стороны,

что Тилли практически ни словом не упоминает собственную страну — Соединенные штаты Америки. Сказать, что тематика книги ограничена Европой, будет чисто формальной отговоркой. Дело куда серьезнее и потенциально интереснее. В США капитализм удивительно долго, вплоть до XX в., прекрасно развивался фактически без государства. Власть местных капиталистических элит была институционализована какими–то другими способами — через множественные протестантские церкви и джентльменские клубы, социальные сети взаимоподдержки выпускников элитных (и также протестантских) колледжей Плющевой лиги, местное самоуправление и местное же ополчение, имевшее реальное военное значение вплоть до гражданской войны Севера и Юга. Тем не менее эта, казалось бы, несвязная, минималистская федерация в момент напряжения оказывалась на изумление эффективна. В гражданской войне северяне и южане мобилизовали, снабдили и несколько лет в полном порядке удерживали под ружьем при колоссальных потерях три миллиона бойцов — больше, чем вся Европа времен Наполеоновских войн! Такой тип власти еще предстоит изучать и понять.

Чарльз Тилли, впрочем, совершил и без того более чем достаточно, чтобы считаться одним из современных классиков. Его работы предстоит осваивать и, отталкиваясь от них, самим двигаться дальше.

Предисловие

Я это называю творческим неврозом, имея в виду искусство превращения собственных непреодолимых влечений и страхов в интеллектуальную продукцию. Предлагаемая вниманию читателей книга может служить иллюстрацией этого явления. В настоящем случае мое стремление обнаружить или придумать симметрию в сложных событиях соединилось с желанием уйти от другой тягостной и ответственной задачи, которая к тому же была не так заманчива. Читатель настоящей книги с легкостью заметит приметы моего непреодолимого стремления к порядку и простоте. Второй мотив, впрочем, следует несколько разъяснить. И раньше я неоднократно брался за трудную работу, чтобы избежать другой, которая мне представлялась неприятной и мучительной. На этот раз, принявшись вместе с Вимом Блокмансом собирать материалы по взаимодействию городов и государств в Европе, я начал писать исключительно амбициозную книгу, сравнивая роль определенных городов и государств в нескольких частях Европы начиная с 1000 г. н.э.

Настоящей книгой я намеревался ответить на смелый вызов Пери Андерсона: «Сегодня, когда «история снизу», став лозунгом марксистов и немарксистов, принесла значительные плоды в нашем понимании прошлого, необходимо тем не менее вспомнить одну из аксиом исторического материализма: вечная борьба классов разрешается в конечном счете на политическом — а не экономическом или культурном — уровне общества. Другими словами, покуда существуют классы, главные изменения в производственных отношениях завершаются созданием и разрушением государств» (Anderson, 1974: 11). Я надеялся в новой книге соединить три главных своих интереса: история и динамика коллективного действия, процесс урбанизации и формирование национальных государств.

Я понимал, что подобная работа потребует обращения к экзотическим источникам и знания языков, не говоря уже о том, чтобы составлять громадные списки и рассматривать статистические выкладки, находя для каждой подходящее место. Я начал писать и скоро обнаружил, что зарываюсь в материал, обращаясь за ним в самые невероятные места, что мне приходится учить новые языки и вспоминать уже известные. Корнельский университет предоставил мне возможность проверить некоторые основополагающие идеи книги, где я прочитал в 1987 г. курс. Впрочем, обсуждение в Итаке показало, что мои идеи еще плохо оформлены, но сам вопрос очень важен и заслуживает дальнейшей продолжительной над ним работы.

Когда в феврале–марте 1988 г. я работал над этой книгой, я читал лекции в Institut d’Etudes Politiques в Париже. (За предоставленную возможность я должен поблагодарить Алена Ланселота и Пьера Бирнбаума, я также благодарю Клеменс Хеллер за оказанную мне фондом Maison des Sciences de l’Homme поддержку во время моего пребывания в Париже). Между лекциями я планировал поработать в парижских архивах. Но почти сразу стал читать лекции о европейских городах и государствах. Размышляя над интересными возникавшими у слушателей вопросами, я понял, что на подходе новая книга: гораздо более всеобъемлющая, краткая и одновременно выполнимая, чем та, которую я уже начал писать. Занявшись этой новой книгой, я смогу с честью (хотя и временно) выйти из пугающе громадного проекта. Вместо того чтобы ходить в архив, я оставался работать дома и начал быстро строчить новый том. Начавшейся работе нисколько не мешали мои (скорректированные относительно новых задач) лекции, так что, когда в конце марта я вернулся в Нью–Йорк, основные главы новой книги были уже написаны.